Тем вечером солдаты, перебраниваясь, укрепляли телеги оставшимися от разбившейся деревяшками — еще часть досок пошла на костры. Лагерь, несмотря на гулкую темноту ночи, жил, дышал, но старался не слишком шуметь, чтобы не привлекать ночных тварей, селившихся в горах, и не тревожить пласты снега — сердце Мэвы глухо ухало, когда она представляла, что они, как рассказывал Габор, едино приходят в движение.

Нужно было отдохнуть — впереди была долгая узкая дорога, которую Мэва проделает не верхом, что было бы куда проще, а ведя под уздцы нервничающего коня. Но сон не шел, как и обычно: ее мучила бессонница.

На краю лагеря она вдруг расслышала тихий голосок свирели и прокралась. Солдатам Мэва только мешалась, когда они занимались починкой, а за порядком присматривал Рейнард — его командные окрики слышались и теперь, когда Мэва, скрипя снегом, отошла подальше. Пение нарастало. Мелодия несложная, тоненькая, но неожиданно веселая, ворвавшаяся в тревожную ночь.

Издалека Мэва рассмотрела сидевшего на телеге Гаскона. Свирель замолкла.

— Понравилось? — нахально спросил он.

— Да. — Не таясь, Мэва выступила из тени. Они старались не жечь много дерева, так что лицо Гаскона освещали не теплые рыжие костры, а холодный лунный свет. С легким беспокойством Мэва разглядела на его скуле багровеющий синяк. — Тебе нужно было показаться целительнице…

— Думаешь, я слишком сильно ударился головой? Нет, на свирели я когда-то хорошо играл, веселил товарищей. В разбойничьей жизни не так-то много радостей, так что нехитрая песенка — то еще развлечение.

— Ты умеешь и петь? — спросила Мэва. Села рядом на телегу и посмотрела туда же, куда и Гаскон: на полную луну, нависшую над Махакамом, едва не царапающуюся о верхушки гор.

— Куда уж мне. Так, свищу немножко.

Странно, но после сегодняшнего спуска ей стало спокойнее с Гасконом. Он умел кусаться, Мэва в этом не сомневалась, да и теперь она косилась на нож на его поясе, внутренне подрагивала и готовилась в случае чего отразить удар… Но Гаскон мирно глядел, пошарил рядом с собой и протянул ей мех. Мэва сразу догадалась, что там не вода, и с удовольствием отпила краснолюдского эля, который они сторговали в небольшой деревушке к северу…

Она вспомнила, как Гаскон кивнул ей перед спуском, по привычке подмигивая, но и улыбаясь — мягко, подбадривая. Ей стало почти стыдно, потому что ноги тряслись, пока их обвязывали веревками вокруг поясов. Обрыв пугал, все внутри скручивалось и ныло. Еще и беспокойный Рейнард вертелся рядом, прикрикивал на солдат — он хорошо знал свою королеву, не пытался переспорить, но десять раз проверил обвязку, и Мэва почти почувствовала тошноту…

Гаскон был кусачим дворовым псом. И, кроме того, разбойником. Мэва не могла избавиться от подозрений, но теперь она слегка унимала их. Не заливала элем, хотя он был довольно крепок, а вспоминала довольную улыбочку Гаскона. Спуск был опасен, столкнуть ее прочь — и никто не заметит, все солдаты пялились только себе под ноги, боясь соскользнуть с отвесной скалы. Но Гаскон не сделал ничего преступного, а напротив, внизу поддержал ее и помог скинуть веревку скорее — у Мэвы страшно свело пальцы, они застыли — так она вцеплялась в веревку. До сих пор ныли стесанные ладони.

— Я хотела поблагодарить… Не каждый решится на такой спуск.

— Ты удивляешь меня, Мэва. Когда я предлагал затею с веревками, уверен был, что ты отступишь.

Он словно ожидал от нее ответа, но Мэве не хотелось говорить.

— Это было безрассудно, — сцепив зубы, выдавил он. — Погибни ты сейчас — все это… не имело бы смысла. Так далеко зашедшая армия, два гнезда чудовищ, которые мы уничтожили. И погибнуть вот так — на узкой тропке, спасая горстку солдат и пару сундуков золота.

— Не превращайся во второго Рейнарда, очень прошу тебя, — огрызнулась Мэва. — Пожалуй, тебе стоит меньше времени проводить с ним. Вполне вероятно, занудство передается через дыхание.

— Как скажешь, — ухмыльнулся Гаскон. — И все же… Все-таки я восхищен, — решительно выдавил он, точно вынашивал эту мысль долго.

Мэва все молчала, а он снова стал что-то наигрывать, легонько порхая пальцами по свирели. Отняв ее ото рта, таинственно улыбался луне. Сидеть с ним оказалось удивительно уютно. Особенно — когда Гаскон молчал, точно что-то страшно терзало его. Такие у него были несчастные и больные глаза.

— Скажи, Мэва, ты ведь не знаешь каждого солдата поименно? И с трудом вспомнишь лица тех, что мы вытаскивали сегодня? Но все равно отправилась на верную смерть… И за меня бы отправилась?

— Гм, пожалуй, — кивнула Мэва.

Гаскон отозвался каким-то сложным хмыканьем.

— Все было проще, когда ты была королевой, а я бандитом. Теперь — мы оба изгнанники, оказавшиеся так далеко от дома, что все ужасно запуталось. И мне бы хотелось вернуться в то время, когда я пытался попасть тебе гардой по голове и смеялся…

— Похоже на трусость, — буркнула Мэва.

Оступилась.

— Дай мне выпить, королева, — резко потребовал Гаскон, вырывая у нее мех. — И иди к благодарным солдатам, они ждут тебя и будут чествовать. А лучше — отправляйся и выспись. Завтра погода должна ухудшится, путь будет трудный.

И Мэва ушла, потому что не хотела навязываться. Песенка свирели жалила в спину.

В странно расстроенных чувствах Мэва наткнулась на Габора — он тоже предпочел оставаться в стороне и покуривал трубку. Едкий запах был не слишком приятен — особенно в морозной свежести, когда слышался еще резче.

— Что-то случилось, королева? — спросил он, глядя проницательными темными глазами.

Мэва узнала Габора достаточно, чтобы понять, что он мудр и не так прост, как поначалу кажется. Но позволять залезть в себе душу она не могла — как королева. Надевая корону, Мэва уже знала, что лишается многого, обретая целую страну, и дружеское участие не могла позволить многие годы.

— Тебя волнует этот паренек, Гаскон? — прищурился Габор. — Не спорь, королева, для нас все вы — по возрасту дети. И все-таки есть в нем такое… Темное — понимаешь? Вымерзшее. Однажды я встретил краснолюда, затерявшегося в метели и проплутавшего несколько дней. У него был такой же растерянный взгляд.

— Ты хочешь сказать, он не знает, куда идти? — задумалась Мэва. — Что ж… Что-то в этом есть. И что ты можешь посоветовать мне?

— Того парня, Мэва, мы — а был я с парой родичей, зимой в Махакаме в одиночку не ходят — напоили пивом, обогрели и проводили к ближайшей деревне, где ему начертили кривую карту. Страшно подумать, что было бы, если б на него никто не наткнулся… По весне часто находят таких. А мы его вывели, и он так по-детски радовался, когда очутился в тепле.

— Я не смогу вести того, кто грызет веревку, — сердито выдавила Мэва.

— Попробуй не связывать его, а дать руку, — сипло хохотнул Габор. — Просто дать руку — иногда этим можно уберечь от большого зла.

В задумчивости она обернулась туда, где тоскливо наигрывал Гаскон.

***

— Я в то время как раз… взвешивал, — неохотно вспомнил Гаскон. — Я понял, что не смогу уже предать, не смогу так поступить с тобой. Не с королевой, которая заключила меня в темницу и к которой я питал крайне мало теплых чувств, а с Мэвой. С Мэвой, которая со мной кинулась в объятия смерти, чтобы отвоевать жизни десятка солдат. Мы оба знаем, как это мало по сравнению с армией…

— Армия состоит из таких десяток. Из отдельных солдат.

Они поднимались по лестнице, увернулись от спешащих дворовых девок, раскланялись этажом выше с графиней и каким-то молоденьким, еще безусым рыцарем. В замке все пережидали порывистый ветер — когда он уляжется, превратит Ривию в прелестную заснеженную долину, по которой можно неспешно прогуливаться…

— Ты умеешь кататься на коньках? — вдруг загорелся Гаскон, кивнув в окно — в сторону Лок Эскалотт. — Озеро так хорошо замерзло, половина города там…

— Половина города не будет лицезреть грянувшуюся королеву, даже не упрашивай, — оборвала Мэва. — Гаскон, послушай, мне нужна помощь с праздником…