Тот усиленно делал вид, что ничего не происходит. Но, как и в случае с назойливой мухой, летающей вокруг, терпения надолго не хватило. Он бросил книгу и поднял голову.

— Ну что?!

— Почему ты не рассказал?

— О чем? — уголок губ издевательски дрогнул.

Он хочет заставить меня сказать это вслух?

— О той ночи… ну… то, что ты видел в переулке…

— О том, как ты объебошенный сосался с парнем?

Питер, похоже, подавился воздухом. Он вылупил глаза на Барнса, но быстро опустил их вниз. А тот подождал несколько секунд и, видимо, потеряв интерес, встал из-за стола. Питер боковым зрением видел, как он уходит, но в горле застрял ком.

— Мне наплевать, — донеслось до его уха. — И делать нехрен ещё говорить об этом.

Питер выждал пока солдат зайдет в лифт, и, оставив еду на столе, побежал к себе в комнату.

Да, какой же урод!

Он с разбегу заехал ногой по тумбочке, и та развалилась в щепки. Питер сел на кровать и схватился за голову.

Ненавижу-ненавижу-ненавижу! Чтоб он ещё хоть раз подошел к этому социопату!

Нахрена он вообще вернулся на кухню? Соскучился по унижению?

Он не понимал, как за такой короткий промежуток могла возникнуть такая неприязнь. Да, они от силы сказали друг другу слов тридцать или меньше. Но все, что говорил этот тип, просто сочилось ядом. Что ему Питер вообще сделал? Руки чесались от желания кого-нибудь придушить.

И выход был.

Питер подошел к шкафу. Он отодвинул створку, нагнулся в самый дальний угол и достал костюм. Руки слегка задрожали. Увидев, знак паука на красной ткани, внутри всё сжалось. Сомнения, отрицание причины порыва. Но сейчас ему это нужно было.

И через три минуты Питер выпрыгнул из окна.

— Ну, вроде начало неплохое. — Стив упал в кресло, поборов желание закинуть ноги на журнальный столик. Сегодня они, вернувшись из ссылки, целый день провели в госдепартаменте, и сил практически не осталось.

— Ага, — Тони прошел за бар и налил стакан Чиваса. — Лучше и не придумаешь. Всего-то по одному суду над тобой и Барнсом каждый день на неделе. Просто прелесть!

— Это лишь формальность, все обвинения снимут.

— Я бы не был так уверен, — усмехнулся Старк и залпом опрокинул стакан, сразу налив второй. Стив поднялся с кресла, подошел и встал с другой стороны барной стойки.

— Я думал, ты на нашей стороне.

— Я на твоей стороне, но я бы не был так уверен в себе.

Они стояли друг напротив друга, разделенные столешницей, и методично буравили друг друга взглядом.

— Слушай, я понимаю, — начал подбирать слова Стив, видя, что в глазах Старка уже назревает очередная волна гнева, — что ты всё ещё злишься, Тони, но так дело не пойдет. Нам нужно научиться общаться без этой желчи.

— «Нам» в смысле мне?

— Да.

— Ммм, и что ты предлагаешь? — Тони покусал щёку изнутри и сделал вид, что ему пришла идея. — Может, стоит убрать источник раздражения из моего дома?

— Тони, давай уже начистоту. — Стив надавил на переносицу; если б у него могла болеть голова, она б уже давно начала это делать. — Ты ведь знаешь, что это был не он, и я не верю, что за всё это время эта мысль у тебя не улеглась. Ты можешь просто сказать, что…

Стакан вдребезги разбился о стену.

— ДА ТЫ ДАЖЕ НЕ ИЗВИНИЛСЯ! — Тони стоял, уперевшись в стойку, и тяжело дышал. А потом поднял на Стива еле заметно влажные глаза. — Ты ушел. С ним наперевес. Оставив меня там одного. Со сломанным костюмом!

Пауза. Во взглядах обоих читалась так долго копившаяся обида.

— После всего… я оказался просто выброшен.

— Ты сам не дал мне шанса остаться, Тони. И мобильный телефон…у тебя он был. Тебе нужно было просто позвонить…

Тони опустил взгляд и засмеялся. Как смеётся человек, когда узнает, что у него какая-нибудь тяжелая болезнь, а последние деньги он только что спустил в казино.

— Я его сразу выбросил в окно.

И тут засмеялся уже Стив.

Они оба так устали. Устали от вражды споров, гнева, обид, но по-другому у них не получалось. Слишком разные взгляды и принципы. Но в то же время оба понимали, что нужны друг другу. И поэтому сейчас сидели на барных стульях по разные стороны и не могли перестать истерично смеяться.

Первому удалось успокоиться Роджерсу.

— Прости меня.

Оглушающие звуки быстрых ударов разносились на весь тренировочный зал.

Джеймс злился. И вкладывал в каждый удар всю накопившуюся за это время ярость. С того момента в музее, когда он вспомнил, кто он такой.

Он злился уже полгода. На всё. На всех. На уродов из гидры. На людей, считающих его убийцей. На людей, считающих его жертвой. На Стива за то, что не искал его, и за то, что нашёл потом. Но больше всего на себя самого.

Каждое утро он просыпался, смотрелся в зеркало и ненавидел себя. Где-то на дне отражения он видел ту молодую версию себя — парня, который мечтал защищать свою страну, бегал за девчонками и в тайне сох по своему лучшему другу.

Оберегать маленького беззащитного Стива для него было, наверное, смыслом жизни. Он никогда не показывал ему этого и, наверное, вышел бы в окно, если бы об этом узнали. Не то время. Да, и он просто трусил. Он был готов безвозмездно заботиться о нем и быть рядом. Достаточно было той благодарности и обожания в глазах. Но обожания в самом безобидном смысле. По ночам он мечтал, чтобы это слепое дружеское обожание сменилось другим, чем-то большим. Чтобы в один момент Стив посмотрел таким же взглядом, каким смотрит Джеймс. И он увидел. Только смотрел Стив не на него.

Тогда в Сибири на объекте он увидел этот взгляд, которым Стив смотрел на Старка. И все понял. Он видел, чего стоило другу оставить этого человека там. И видел, как он мучился потом. Стив повсюду таскал с собой телефон, который всё не звонил, и клал его под подушку каждую ночь.

Джеймс делал вид, что он этого не замечает, и сбегал из дома по любому поводу. Уходил с самого утра и наворачивал по пятьдесят тысяч шагов просто так, лишь бы как можно позже вернуться обратно.

За это он тоже злился. На себя. За то, что не может оказать банальную поддержку из-за съедающей его заживо ревности. Стив был для него всем. Только благодаря ему он и вышел из-под гипноза. Но он не мог себе представить момент, когда объявится Старк… а это в любом случае произойдет.

Это чувство было единственной константой на протяжении всей его жизни, а Стив — единственным человеком во всем мире, который для него что-то значил.

До того момента, пока он в переулке не прижал к стене какого-то пацана и не заглянул в тёмно-карие глаза. Какого-то мелкого пацана, от взгляда которого всё нутро Джеймса прожгло насквозь.

И смотря на него, привязанного к стулу, он не мог понять одного: какого черта парень его так бесит? А он бесил. Всем своим видом. И запахом. И вот тут Джеймс возненавидел себя ещё больше.

Единственное, от чего он хотел избавиться, так это от причиняющих боль чувств к другу, и каким образом у него это получилось? Поехав на малолетке? Ещё и так быстро. Просто пиздец…

Внезапность этого пиздеца — ещё один убивающий момент. Получается, что его чувства, из-за которых он столько промучился, были просто пылью?

А что у нас было вишенкой на торте? О да, этот парень оказался приёмышем Старка. Просто охуеть… вот этого ему прям не хватало для счастья.

Ну, а гвоздь программы — картина, как эта пузатая мелочь сосется с каким-то недоноском старше его лет на шесть. Ещё и обдолбанный. Охеренное зрелище. Заверните, пожалуйста.

Джеймс нес его на плече и все полчаса боролся с желанием просто сбросить его в канаву. Будет уроком. И какого хрена он должен его из этого дерьма вытаскивать? У него же есть его заботливый «отец», который, видимо, не может уследить за тем, куда убегает по ночам это «чудо».

А что ещё приносит небывалый кайф? Мариноваться восемь часов в самолете, не зная, куда податься: в свои размышления об этом фактически ребенке или слушать семейные разборки спереди.

Джеймс всеми силами пытался заставить себя не анализировать сцену из переулка. Какого чёрта он вообще там делал? Это его хобби? Зажиматься с всякими наркоманами в подворотнях? С виду вроде не скажешь. Тогда, что это было? И почему он теперь не занимается геройствами? В аэропорту вполне задорно скакал, как обезьяна.