Снизу послышались нетвердые шаги и разухабистое пение.

- Ооооо, эгегей, отец сказал мне! – громко фальшивил де Баже.

- Oh, le monde est beau! – ни в склад, ни в лад вторил ему тамплиер.

- Так, дружище, погоди, я, должен прогуляться к понтифику, – хихикнул

Этьен, и тяжело утопал куда-то вбок.

Сен Клер вышел на стену и прислонился к перепету, бессмысленно озирая крупные звёзды. Вскоре на свежем воздухе хмель выветрился., “Да и сколько там было того хмеля, это я с непривычки окосел”, – подумал храмовник. – “Какой болван выдумал поговорку “Пить, как тамплиер”? Можно подумать, остальные представители орденов все сплошь трезвенники!”. Он не спешил уходить, тем более, что шум внизу порядком ему надоел.

Доминика стояла совершенно неподвижно, не собираясь показываться на глаза перебравшим рыцарям, и не решаясь спуститься. Она подозревала, что остальные внизу не в лучшем состоянии, зато скорее всего, в весьма игривом настроении, исключая Булку. “Впрочем, с них станется и собаку напоить” усмехнулась сама про себя послушница.

Видимо, задумавшись, она неосознанно сделала шаг назад, потерялав равновесие и оперлась о стену. Несколько мелких камешков отслоились и тихо покатились по парапету.

Этого, однако, хватило храмовнику,чтоб и вовсе протрезветь, мгновенно подобравшись.

- Кто здесь? – крикнул он, развернувшись.

Простите, сэр рыцарь,. – сказала девушка, нехотя выходя вперёд. – Я… не думала мешать вам.

- Праздновать? – дополнил предложение Сен Клер, правильно истолковав ее заминку. Он провел ладонью по глазам и улыбнулся. – Не бойся, девушка, я не причиню тебе зла. Не настолько уж я пьян.

- Редко когда можно встретить человека, достойно оценивающего себя во хмелю, – усмехнулась Доминика, однако попятились.

- Мне нечего оценивать. Трезвый или пьяный, не было такого, чтоб я брал женщину силой,. – он казался очень серьезным, но тут же добавил с лукавинкой: – Ибо я всегда находил способ ее уговорить!

- Благодарю вас уже за то, что вы не пытаетесь применить этот способ ко мне.

- Доминика, вы правда не должны опасаться никого из тех, кто пирует там, внизу. Они считают, уж Бог знает почему, что я положил на вас глаз. А, судя по моей репутации, я страшно не люблю уступать кому бы то ни было то, что считаю своим.

- Вы считаете меня своей? – брови девушки подскочили вверх.

- Я? Да ни боже мой! – искренне рассмеялся тамплиер, – Но ведь нам не обязательно говорить об этом. Вы можете просто подождать здесь, пока там, внизу, наши соратники не заснут.

- А кто будет стоять на страже? – нахмурилась она.

- Хамон. Я приказал ему не пить, да и кроме того, он слишком опьянён своей музыкой, ему нет нужды в добавочных средствах. И собака.

- По крайней мере, он не пьет, разве что его напоил ваш верный друг.

- Ну, полно вам, Этьен, конечно, не самый острый меч в оружейной, однако ж и он знает границы. К тому же и Булка умён, уж точно больше некоторых людей, – в его голосе прозвучала горечь.

- Почему? – удивилась девушка, невольно подходя ближе.

- Он не терзается различными глупостями перед завтрашним утром.

- О чем вы, сэр рыцарь? Вас не устроил мой план?

- Он хорош, не скрою. Меня не устраивает ваше в нем участие, уж извините за прямоту.

- Что, простите? – она совершенно неосознанно уперла руки в бедра.

- Мне не слишком нравится ситуация, в которой девушка остается один на один с заведомым негодяем, подлецом без чести и совести, который не поморщившись, пожертвует ею ради своей гнусной цели! – тамплиер стоял напротив девушки, в позе, почти зеркальной ее.

- Ну так предложите план получше, сэр рыцарь! Такой, чтоб вы могли втереться к нему в доверие и забрать амулет! – она надавила на слово “вы”, а слово “амулет” и вовсе точно выплюнула.

- И предложил бы, да все так ухватились за твою идею, сумасбродка! Рискуешь жизнью, не думая ни о себе, ни о других!

- Уж чья бы корова мычала, храмовник! Сам втянул меня во все это, а теперь ещё и недоволен! – в пылу ссоры она даже не заметила, что они перешли на “ты”.

- Да я такая же жертва обстоятельств как и ты, Доминика! – Сен Клер вдруг понял, что они стоят вплотную и говорят гораздо громче,чем это требуется.

Казалось, даже упыри снизу притихли, и вдруг со стороны входа послышалось пение шута.

В последнем месяце лета я встретил тебя.

В последнем месяце лета ты стала моей.

В последнем месяце лета речная вода,

Ещё хранила тепло июльских дождей

Внезапно послушница поняла,что расстояние между его и ее лицом сократилось настолько, что казалось чем-то абсолютно несущественным. Она, сама не понимая, что делает, чуть вытянула шею вперёд и вверх, а когда он, словно заворожённый, повторил ее движение, меж их губами совсем не осталось места.

И мы вошли в эту воду однажды,

В которую нельзя войти дважды.

С тех пор я бьюсь тысячи лет,

Но не смог утолить этой жажды

Жажда! – билось его сердце.

Жажда! – в унисон вторило её.

Сен Клер, чувствуя, что теряет над собой контроль, притянул ее к себе, прижал так крепко, словно пытаясь поглотить всем собой. Она не сопротивлялась, а наоборот, подалась ему навстречу, обнимая его за шею, лаская его лицо руками, не отрывая своих губ от его.

Запах вина, исходящий от него, пьянил ее, заставлял глубоко дышать.

Его руки были настойчивы, они нежно пробегали по ее телу, ласкали, требовали.

Доминика вдруг поняла, что не смогла бы оторваться от храмовника, даже под страхом смертной казни.

- Первая любовь была слепа

Первая любовь была, как зверь Ломала свои хрупкие кости Когда ломилась с дуру в открытую дверь

Он целовал ее шею, ласкал плечи и грудь, потом подхватил девушку и приподнял, а она, молчаливо соглашаясь, сцепила ноги за его спиной.

Тамплиер заглянул ей в глаза, чуть наклонив голову вправо, в негласном вопросе.

- Да! – тихо выдохнула послушница, забыв об амулете, упырях, завтрашнем дне и всем остальном. Осталась лишь шершавая поверхность стены, к которой он ее прижал, нетерпеливо задирая ее юбки и разрывая тесемки своих штанов.

Он приник губами к ее шее, чувствуя биение ее сердца, ее прерывистое дыхание, жар ее тела, биение своей плоти внизу.

- Амори! – ее стон, его имя.

- До.. ми...ника… – горло перехватило, воздуха вокруг, казалось, осталось совсем немного.

Девушка ощутила, как онемели кончики пальцев, как в ее спину впивается мелкая каменная крошка, как она и Сен Клер становятся одним целым.

Блаженство было безгранично, он растворялся в ней, пил ее дыхание, двигаясь.

Храмовник замер, послушница положила голову на его плечо, глубоко вздохнула. Вернулись звуки, пропавшие было, уступившие свое место ощущениям.

Хамон пел так громко, что можно было расслышать каждое слово.

В последнем месяце мы распрощались с тобой.

В последнем месяце мы не сумели простить. В последнем месяце лета жестокие дети Умеют влюбляться, не умеют любить.

Он поставил ее на землю и поспешно отвернулся, пока она поправляла одежду.

- Доминика! – его голос был глухим.

- Что ? – в ее глазах плясали чертики, она протянула к нему руки и прежде, чем он успел сказать хоть слово, бросилась к нему на шею и крепко прижалась. Из-за разницы в росте ее голова оказалась у него на уровне груди, он нагнулся, обнял ее, чуть приподнял, так что ее подбородок удобно устроился в ямке его ключицы.

- Что мы сделали?! Господи, зачем все это?.... Зачем? – он ещё шептал, а она накрывала его губы своими, терлась щекой о его щетину, урчала, словно большая кошка.

- Ты понимаешь, что я не смогу тебя потерять? Глупая… девочка…

- Не сможешь. И что с того? Я справлюсь. А иначе и не может быть.

И мы вошли в эту воду однажды,

В которую нельзя войти дважды. С тех пор я бьюсь тысячи лет, Но не смог утолить этой жажды (Наутилус Помпилиус, “Жажда”)

Пение лилось, вплетаясь в их дыхание, в их нервы, в их мысли. Растворяясь в них, снова соединяя в одно целое, теснее и крепче, чем то, что было минутой ранее.