Часы вдруг стали бить. Я люблю их бой, но тут вздрогнул от неожиданности, так громко и гулко звучал их голос в абсолютно пустом доме. Странное чувство вдруг возникло, я подумал: вот так здесь все и происходит, когда меня нет. С другой стороны – я же здесь. Но если сидеть очень тихо, не включать свет и не шевелиться, вполне можно сделать вид – в том числе и для самого себя, – будто дом совсем пуст, и тебя в нем нет, и только оглушительно бьют старые часы.

Внезапно пришел отец, ключ повернулся в замке, и в прихожей щелкнул выключатель, впустив в темную гостиную полоску легкого света.

– Уолден? – осторожно позвал Дуг.

Похоже, я немного перестарался, притворяясь, что меня нет в доме: получилось слишком убедительно. Я вышел, мы пожали друг другу руки и обнялись.

На кухне было темно и как-то совсем холодно.

– Замерз? – спросил он. – Почему не включил отопление?

Я пожал плечами.

– Сейчас придет Марта, будем ужинать.

– Я заглядывал в холодильник, – сказал я. – Он абсолютно пуст. Там был только открытый стаканчик йогурта. Он заплесневел, и я его выкинул. Даже думал пойти купить какой-нибудь еды на ужин.

Дуг махнул рукой.

– Марта все купит по дороге. Обещала вечером приготовить пасту с курицей и ананасами.

– Ого. Неплохо ты тут живешь.

Он рассмеялся.

– Да это только в честь твоего приезда. Меня так никто не балует.

– Вы же приедете послезавтра к нам с Алистером?

– Еще бы. Марта купила мешок подарков, он стоит в багажнике. Между прочим, знаешь, они с Алистером, кажется, нашли общий язык.

– Я заметил, – хмыкнул я.

– Алистер что-то говорил о ней?

– Нет.

Ничего он не говорил. Странно было бы ждать от деда, чтобы он вдруг стал обсуждать со мной отцовых девушек. Еще полгода назад, когда Марта только появилась, а я приезжал в Троссакс, он за чаем пробурчал, так, между прочим:

– Видел новую пассию Дуга.

И не нахмурился, как обыкновенно делал, а ухмыльнулся куда-то внутрь себя.

Отец снял пальто и бросил его на диван. Мы сели за пустой стол. Дальний конец его был покрыт льняной скатертью, аккуратно подвернутой наполовину, чтобы не пачкалась. Тоже Мартино нововведение, до нее никаких скатертей в этом доме не водилось. Ближе к нам, почти посередине стола, стояла пепельница. Вот она всегда в нашем доме была, сколько себя помню – серебряная пепельница в виде небольшого озерца, на берегу сидят три утки и пялятся на горку пепла, которая растет в их водоеме.

– Вообще-то я должен бы сообщить тебе кое-что сейчас, пока ее нет дома. – Отец смотрел на меня с немного насмешливой улыбкой.

– Валяй, – кивнул я. – Ты собрался жениться?

Он рассмеялся, щелкнул по сигаретной пачке, вытянул сигарету, не стал прикуривать, а положил на край стола.

– Догадливый сын. И что ты скажешь?

– Давно пора.

Он беззвучно расхохотался, откинув голову назад.

– Ну Алистер же, слово в слово.

– Хм.

– И так же хмыкаешь, как он. Лет через пятьдесят станешь таким же.

– Ничего не имею против. Когда свадьба?

– Летом. Нужно время. Марта из очень крепкой католической семьи, она всерьез настроена венчаться. Мы с Джоан не были венчаны, но отец Мак-Ги считает, что все равно надо бы получить разрешение на брак. Он уверен в благополучном исходе, но хочет, как всегда, подстелить соломки. Ох уж эти женщины и эти старики, Валли.

– Должны же быть какие-то абсолютные вещи, пап, – сказал я. – Основы. На первый взгляд, может, и глупость. А посмотришь с другого угла и понимаешь, что это та самая черепаха, на которой держатся слоны и весь мир по большому счету.

– Удивительно, что ты так рассуждаешь в свои годы. – Прикуривая, отец плотно сжал губами кончик сигареты.

– Все-таки изучение истории дает какой-то общий взгляд на то, чем живет мир от начала времен. Хочешь не хочешь, но начинаешь прозревать некоторые закономерности.

Он снова тихо рассмеялся, затянулся, выпустил струйку дыма под потолок. Сощурил узкие серые глаза и посмотрел на меня пристально.

– Пару дней назад мы сидели с коллегой Григом в обеденный перерыв в кафе «Коста». Он жаловался на своих детей, а заодно и на своих родителей – те оба родом с острова Скай. «Представляешь, – сказал он мне, – когда я был ребенком, родители и дед с бабкой переходили на гэльский, если хотели скрыть от меня смысл разговора. Сам я так и не выучил гэльский, не пришлось. То же самое моя жена. Но мои сыновья принадлежат к тому поколению, которое заново приобщилось в школе к языку дедов, и теперь когда они хотят скрыть что-то от нас с женой, то говорят между собой по-гэльски».

– Забавно.

– Полагаешь? – усмехнулся он и стряхнул пепел о серебряную, до блеска натертую спинку утки.

– Ладно, никогда не стану говорить при тебе по-гэльски, – пообещал я. – Но ваше поколение тоже могло бы засесть за учебники и подтянуться, вместо того чтобы жаловаться.

Он рассмеялся.

– Тоже верно. Но мозги уже не те, Уолден. Языки надо учить в детстве.

– Отговорки чистой воды! – пробурчал я.

Девятьсот девятый идет до Стерлинга чуть больше часа, но этого оказалось достаточно, чтобы я задремал, откинув голову на спинку сиденья. Сон утянул меня в свои бескрайние поля, там был Одинокий Рыцарь, туман над вересковой пустошью и неведомая угроза со всех сторон. Квест не из самых приятных. Я даже обрадовался, когда очнулся в Стерлинге за минуту до прибытия. Долго втыкал на громадную серую цитадель автовокзала, не в силах понять, где я и что происходит. Выходить из салона пришлось медленно и аккуратно, чтобы не снести никого своим рюкзаком, не задеть длинным чехлом для весел.

Крепкий морозный ветер налетел с севера, от него пахло морем, сырыми еловыми склонами. Я прошел вдоль вокзала, свернул и сразу увидел веселую розовую вывеску «Баскин Роббинс» – только Алистеру могло прийти в голову назначить встречу в кафе-мороженом в такую погоду. Когда я был маленьким, он иногда специально возил меня в Стерлинг, чтобы есть мороженое, потому что и сам был не прочь. Всегда заказывал себе три шарика фисташкового и три кофейного. Я тоже большой консерватор в этом вопросе, но мое сердце с детства принадлежит ванильному пломбиру с шоколадной крошкой.

У входа рядом с рекламной раскладушкой жался крупный мужик, одетый рожком мороженого, с розовыми шариками на месте головы. Он мерз и прыгал с ноги на ногу, чтобы согреться.

– Хорошая погодка, – сказал я ему.

– Черт бы ее побрал, – согласился он и высунул руку из прорехи сбоку. Крепкая красная обветренная клешня с не очень-то чистыми щербатыми ногтями. Я пожал ее и вошел в кафе.

Дед сидел за самым дальним столиком у окна. Крепкий, крупноголовый, с короткой – от уха до уха – седой бородой, в рыбацком свитере, он забавно смотрелся среди розовых воздушных шариков. Они украшали кафе в этот день – я уж не знаю, в честь чего. Дед не сразу заметил меня, а я не мог сдержать улыбки, глядя на то, как аккуратно он собирает мороженое ложечкой с краев креманки. Оскар спокойно сидел у его ноги и тоже не замечал меня. Я смотрел на них прямо с каким-то умилением. Но тут Оскар что-то заподозрил, потянул носом, вильнул хвостом и вперевалку пошел мне навстречу. Я сел на корточки и встрепал его мягкие бежевые уши. Оскар – собака очень приятная на ощупь.

Дед поднял голову. Слегка кивнул и чуть приподнял правую ладонь.

– Здоро́во, – сказал я, подсаживаясь к нему. – Как дела?

– Что-то ты заставил себя ждать.

Оскар никак не мог успокоиться, все вилял хвостом. Темные его глаза в розоватых обводах показались мне полными слез, хотя я и знал, что это не так.

– Дорога скользкая. Автобус еле полз.

– Хм. Я уж решил, ты передумал.

– Ну, я позвонил бы, случись такое.

– Будешь? – Он мотнул головой на пеструю витрину с мороженым.