Биография Гарика включала в себя и несколько лет колонии для малолетних, да и определенный период вполне взрослой тюрьмы. Понятно, что с пылкой душой предпринимателя – авантюриста избежать знакомства с этими заведениями в советское время было непросто.

Кроме дохода от крохотной пенсии по инвалидности и скромных наших студенческих вложений в его семейный бюджет (по 12 рэ. с носа ежемесячно), он пробавлялся чисткой обуви, на право заниматься которой имел законный патент от презираемых властей.

Были у него еще более-менее постоянные виды «бизнеса», как-то разведение собак ( в квартире жили две суки, «боксерша» Нора и «терьериха» Гейша), хранение вещичек, иногда забрасываемых его друзьями по не столь отдаленным местам «до реализации», на недельку. А иногда и до выхода…на пару тройку лет. Квартира была населена живностью, и не приносящей явного дохода. Рыбки в аквариуме, канарейка в клетке, старая кошка и, неизвестно откуда взявшийся, уж – довольно большая, полутора – метровая змеюка. В подполе на кухне, где проходили трубы отопления, сидело полдюжины кур несушек. Кошка с ужом не ладили и часто громко шипели друг на друга. Когда к шипению добавлялся шум свары подключались обе собаки, вовсю свистел кенар, кудахтали в подполе куры, заливалась от восторга Светка, ругалась ее мать и всё накрывал хриплый мат Гарика…Прекрасная обстановка для занятий. Да кто в 18 лет обращает внимание на такие пустяки!

Тук вот, за столом Гарик с Витей за бутылкой портвейна «три семерки» живо обсуждали шансы на Витино освобождение. Витя на днях «сделал ноги» с места, определенного ему для проживания на два года Народным судом. За тунеядство ему выписали «путевку» на обязательные работы в отдаленный Совхоз.

Витя, питавший непреодолимое отвращение к работе, но большое пристрастие к портвейну ( самогону, чаче, стеклоомывателю, одеколону и другим менее изысканным напиткам), баловавшийся легкими наркотиками – коноплей и таблетками от кашля, более трех месяцев не выдержал. Прибыл в рабочей робе и сандалиях на босу ногу прямо с рабочего места. Он на стройке был специалистом – поди подай.

– Не дрейфь, кореш,– убеждал его Гарик, – не такие расклады решали! Отобьём тебя у «Софьи Власьевны». (Так он величал Советскую Власть) Гляди.

Он полез в кладовую и вытащил толстую папку еле – еле завязанную на тесемки. Было в ней килограмма полтора бумаг.

– Это моя война с Одесским горсоветом. За квартиру. Смотри.

Тут пошла история поинтереснее футбола. Тем более, что на табло сиротливо светились нули. Студенты навострили уши. Всем было интересно, за какие – такие подвиги инвалид, да еще с уголовным прошлым получил такие хоромы.

История стоила романа.

Жил раньше Гарик с семьей из пяти человек на улице Дерибасовской, в доме под номером 1, вернее под домом. Его жилище, доставшееся еще от покойных родителей, представляло из себя двадцатиметровую комнату без намека на удобства в полуподвале с одним оконцем, смотрящим в яму, и вечно сырыми стенами. Так бы и жили они без какого-либо просвета, постепенно загибаясь от ревматизма, чахотки и прочих спутников сырого подвала, если б не горячая, бьющая энергией натура Гарика. Стал он бомбить «этих гадов», как он сам называл сов. инстанции, жалобами, просьбами и требованиями. Получив ожидаемый отказ от районного начальства, он катал жалобу на них в область, далее в Республиканские и союзные инстанции. Пройдя всю цепочку по линии советской власти, повторял всё по партийной цепочке. Благо в те, хоть и тоталитарные, времена система работы с обращениями, жалобами и предложениями трудящихся была поставлена строго. Каждый запрос регистрировался и на него ОБЯЗАТЕЛЬНО должен быть отправлен ответ. Гарик развязал тесемки и стал вынимать из папки запросы, справки, ответы. Увлекательное и поучительное чтиво. Роман в документах. После отказных бумаг из партийных райкомов и обкомов шли запросы по линии Собеса, протоколы обследования условий проживания, постановления и отказы и т.д. Даже прокурорские проверки и запросы депутатов Гор-и Облсоветов. Отдельный интерес представляли сами жалобы, написанные довольно грамотным языком. Некоторые даже со специально прописанными нотами надрыва, отчаяния и намеков на суицид. Попадались стихи на украинском, видимо часть своего неполного семилетнего образования Гарик получил в украинской школе. Запомнилась одна строчка из довольно длинного – на страницу – стиха:

«На що мэнi Радяньска влада яко гноiть мэнэ у пiдполлi…».

Наконец, судя по датам, после двух с лишним лет сражений, Одесский Горисполком посчитал более разумным для себя отдать инвалиду квартиру, чем еще неизвестно как долго, строчить обязательные отписки.

–Я их, сволочей, на измор взял!– подвел черту под этой историей Гарик – победитель.

Будем освобождать Витю, сказал он,– я им устрою, как сажать корешей по совхозам!

Он позвал, пришедшую из школы, свою старшую дочь, вернее падчерицу, пятиклассницу Тоньку, велел вырвать листок из тетрадки, принести ручку и чернильницу. Попутно дав ей тумака за то, что не сняла с шеи «эту гадость» – так он называл пионерский галстук – начал диктовать ей жалобу.

– Пусть пишет дитё, а то мой почерк сразу срисуют и припрутся сюда за Витей.

Для начала он запустил с пяток жалоб в местные инстанции. Упор делался на то, что Витя весь насквозь больной. Вторым «козырем» была имевшаяся у Вити грамота и звание Почетного донора. В те времена откосить от работы иногда можно было, только сдав пол-литра кровушки. За это полагался бесспорный отгул, талон на обед, в меню которого входил обязательный стакан красного крепкого. Из-за стойкого отвращения к работе и такой же неистребимой любви к отгулам и красному сладкому, у Вити набежало аж двадцать с лишним литров отданной кровинушки, а это влекло автоматическое почетное звание и грамоту. В жалобах на несправедливый приговор вскользь говорилось и о сотнях спасенных жизней советских тружеников и о неблагодарной стране, что так обошлась с героем.

Футбол закончился. Студенты пошли спать, а Гарик с Витей еще долго сидели над планом дальнейших сражений.

Они еще жили у Гарика, когда месяцев через шесть пришло Постановление Верховного Суда УССР о прекращение дела и полной невиновности Вити.

Много лет спустя, в сложных жизненных ситуациях, Влад вспоминал неистребимую жажду победы и твердость в ее достижении у этого маленького инвалида. Да и применял этот опыт на практике.

*****

И дальше, дальше. По струям времени, на волнах памяти несет его Река…

И вдруг! Не поверил сам себе. Впервые на Реке он услышал ЗВУК!

Показалось, что ли? Вроде бы писк или зуммер. Тихо – тихо, как комарик. До этого на Реке все происходило в полной, абсолютной тишине. Даже те короткие встречи с «людьми», все диалоги были продуктом мысли. Не было речи о шорохе набегающей волны, о суете рыбы в камышах и других атрибутов речки. Да и Рекой это он называл условно. Поток, течение, скольжение субстанции, к которой просто удобнее всего применить слово вода.

А тут какой – то звук? Или это галлюцинация, помеха в его голове, или в том, что ее заменяет… Но вот и источник писка. Муха! Летает вокруг. Летает ровно, точно по кругу. На одном расстоянии от него. И постепенно, медленно, увеличиваясь в размерах. А звук – то действительно есть. Он тоже становится ощутимее. Из комариного писка переходит в стрекотание, тихое, ровное, как у машинки парикмахера.

Он вертится, следит взглядом за этой игрушкой. Она еще и растет, сужая круг облета. Вот уже можно разглядеть маленькую куколку на подушечке похожей на обрывок ваты. Или облака. Фигурка – негритенок в белом балахоне до пят – машет рукой, как махали вожди на Мавзолее во время парадов.

Вот и выросла эта композиция до натуральных размеров. Стрекотание постепенно ушло. Вращение вокруг него прекратилось, и негритенок, нет, скорее молодой негр, послал ему мысленное приветствие.