Но когда танцевальный перерыв заканчивается, местный олигарх, крепко удерживаемый под локоток женой, просит прощения, ссылается на дела и откланивается. Всем видно, с каким сожалением он это делает.

Тосты, шутки, сценки продолжаются. Веранда расположена прямо на берегу моря, отделена от пляжа узкой пешеходной дорожкой. Мужчины без стеснения, отойдя на несколько метров в сторону, купаются голышом. Время за полночь. И когда вдруг публика с восхищением видит главного бухгалтера, разочарованную в отсутствии кавалера, медленно уходящую в своем длинном платье и даже с газовым шарфом на плечах в волны, Влад с Ниной понимают, что пора. То, что начнется дальше – не для их возраста. Быстро обнимаются с хозяевами мероприятия и уезжают. Благо машина тут же, а до дома семь минут…

*****

Но сколько прошло времени, чтобы добраться до этих Кипрских, уже относительно спокойных лет! Сколько пришлось поработать, поучиться, набраться опыта! А опыт приходил, накапливался, иногда в результате наблюдений. Иногда – ошибок…

*****

– Потерпевшая! Расскажите суду обстоятельства дела.

Ему двадцать пять. На работе дали общественную нагрузку. Избрали от коллектива народным заседателем. Раз – два в квартал его приглашают участвовать в заседании суда. Он сидит за покрытым красным сукном столом, на подиуме, по правую руку от судьи, солидной дамы предпенсионного возраста. Слушается дело по «тяжелой» статье – изнасилование. Возбуждено по заявлению потерпевшей.

– Я уже и забыл давно этот эпизод, – промелькнула мысль, – а тут, прямо в том времени, во всех деталях. Интересно!

Потерпевшей года 23, полноватая, довольно высокая, можно сказать миловидная женщина.

– Я в заявлении всё написала. И когда была милиция, муж вызвал, я рассказала.

– А теперь Вы должны всё рассказать суду, – привычно объясняет председательствующая,

– Как было дело? Вы знакомы с обвиняемым?

– Конечно. По одному коридору живем. У нас «гостинка» 14 метров, а у них -18.

– Рассказывайте, – торопит судья, – где, когда, при каких обстоятельствах?

– Так у него и произошло. Пятнадцатого марта. Ой, нет, уже шестнадцатого. Было уже пол – второго ночи. Я к нему зашла, плойку взять. У его Светы, жены, новая, хорошая. А моя уже и не греет совсем. А я после душа завитки хотела…

– А кем Вы работаете, – это уже второй Народный Заседатель, заведующая магазином «Импульс», спросила, явно заинтересованная процессом.

– Я мастер в салоне «Север», женское отделение. Мужские прически тоже делаю, но муж против. Настоял, чтобы в женском. Ревнует.

– Потерпевшая! – судья повысила голос, – не отвлекайтесь. Вы зашли, а он что? Напал, принуждал, какие его действия?

– Ну да. Я полиции рассказала.

– Погодите. До полиции еще доберемся. Как обвиняемый склонял Вас? Бил, угрожал, может быть связывал? Выкручивал руки? Подробно опишите, как было?

– Ну да. Он склонял. Угрожал. Хватал меня за руки. Хотел уже повалить. Тут муж и пришел. Стал в дверь стучать. А я закричала, чтобы отпустил.

Заседатель от торговли заинтересовалась еще больше,

– А откуда муж появился? Он дома был? И где семья обвиняемого? Он почему один?

– Так его Светка дочку повезла к маме, на материк. Уже как неделю до этого. Ну а мой в ночную ушел. У него с нуля до шести утра смена. На Никелевом заводе во вредном цеху. А тут, печь у них закозлилась. На ремонт поставили. Смену и отпустили. Пришел. Во время, а то этот Сашка так бы меня и до греха изнасиловал.

– Ну, хорошо. Что дальше, – судья уже начала терять терпение, – насилие было?

– Не успел он. Дверь Александр мужу открыл, то есть обвиняемый. По морде получил. Мы и ушли к себе. Ну а там и мне досталось, мой – то бугай здоровый. Лупит, не глядя. Три дня в салон не могла выйти. По справке сидела. Ну, я ему, мужу, – чего бьешь!? Не виновата. Он насильно. Мой, сразу на коридор. Там у нас на стене телефон. Милицию вызвал. Там уже всё по форме. Заявление. Сашку, в воронок, чтобы, значит, знал.

– От обвиняемого какой был ущерб? – судья смотрит страницы дела. Так халат порван. Еще чего порвал? Трусы, лифчик? Может побои, царапины? – Нет? Присаживайтесь.

– Обвиняемый. Поясните суду, как было дело.

– Да я уже замучился пояснять. Ночью тогда хоккей был. Из Чехии. Ну, пива взял, рыбки. Сижу, смотрю. Тут эта, матрешка, скребется.

Судья строго поправила,

– Прошу фигурантов дела называть по фамилии, или потерпевшая.

– Ну, ладно. Потерпевшая нарисовалась. На диван подсела, от пивка не отказалась. Ну, дальше больше. Я уже и от хоккея отвлекаться стал. Она майку с меня тащит. Всё путем. Но не успели. Ейный бугай приперся. Тут уж не до хоккея, ну и остального. Дал он мне в табло. Не хило. А что я то. Ей и вешай! Потом менты, ой, извините, милиционеры, нарисовались. Меня и слушать не стали. Попал, говорят, ты на червонец.

– Обвиняемый, – судья стала задавать уточняющие вопросы, – вот в протоколе указано, что вы потерпевшей халат порвали. Еще какие насильственные действия были с Вашей стороны, рвали ли вы другие вещи, нижнее белье, например?

Тут Влад не выдержал и попросил разрешения у председательствующей в процессе задать вопрос потерпевшей. Судья согласилась.

– Потерпевшая, уточните, пожалуйста, одну деталь. На Вас тогда трусы вообще были?

Судья, другая Заседатель, прокурор и присутствующие в зале заседания с любопытством ждали ответа. Парикмахерша, не поняв подвоха, без раздумий выдала:

Да нет, я же после душа. Так за плойкой…

Судья резко подняла молоток и с явной досадой стукнула им по подставке.

– Объявляется перерыв на двадцать минут. Заседателей и представителя обвинения прошу в совещательную комнату.

– Что же это Вы, Иван Николаевич! Давно не видела от обвинения такого сырого материала, упрекнула она прокурора.

– Да я дело получил за десять минут до начала процесса. Крутова заболела. Она должна была обвинение поддерживать.

– Закатила бы я сейчас оправдательный, всем бы нагорело. Кто там следаком был?

– Завьялова. Разошлась недавно. Так на всех мужиках отыгрывается. Дура, – не сдержался прокурор.

– Хорошо, прокуратура свободна. Мы тут сейчас всё решим.

И она объяснила, что сразу закрыть этот «цирк», вынести оправдательный приговор, значит подставить дурочку следователя, да и обвинение. Решили отправить на доследование. Там, мол, в связи с открывшимися обстоятельствами, дело закроют сами. Соседа отпустят, но мундир не замарают…

*****

Он был рад, что попал в этот эпизод, давно стершийся в памяти. Два года в качестве заседателя дали ему представление об устройстве и механизмах Советского правосудия. Пригодилось на всю жизнь.

*****

На всю жизнь… Жизнь… А что сейчас? Он знал, что это смерть. Он не мог определить срок, что прошел после его последнего мига угасания. Плывет он год, час, миг? А Файлы бьются в сознание, как осенние листья в ветровое стекло мчащегося авто. Миг и промелькнул отрезок жизни, мгновение и прошелестел другой. А вот листочек, как бы расплющился, зацепился на стекле. И пошла картинка. Нет, сцена, наполненная, как и тогда всем, что было вокруг. И он в том времени и обстановке.

*****

Они, трое студентов второго курса, смотрят футбол по маленькому, еще черно – белому телевизору. В главной комнате трех комнатной хрущевки. Осенний вечер. В этой квартире они снимают угол. Хозяин сдал им на троих самую маленькую девятиметровую спаленку, где поместились шкаф, один стул и пружинный матрас на самодельных «козлах». На матрасе можно уместится вдвоём. Спят по очереди. Третий может прикорнуть на полу, бросив на коврик полушубок.

Тут же за столом расположился хозяин Гарик и его дружок Витя. Хозяин заслуживает краткого описания.

Личность довольно колоритная. Не смотря на инвалидность – у него были маленькие неработающие ноги – результат детского полиомиелита, он был полон энергии и грандиозных замыслов. Передвигался на костылях, в основном усилием рук, подволакивая вслед за телом ноги. Голова с резко выдвинутой вперед верхней челюстью, с торчащими, обычно не прикрытыми крупными, желтыми от курева, верхними зубами, резко очерченными скулами, густыми черными с проседью кудрями производила впечатление своеобразной, с долей уродинки, красоты и силы. Происхождения он был пестрого, что для Одессы вполне обычно. Там было много от отца немца. От матери он унаследовал кровь греческую с примесью румынской. А если вспомнить, что женат он был на Людмиле-полу – цыганке, полу – русской, то определить национальность их общей дочери, трехлетней Светки, они и не пытались. Отвращение к правящему классу рабочих и крестьян ему добавляло и то, что его дед по материнской линии был купцом первой гильдии, имел высокие награды от царя –батюшки и жил в огромном особняке на Пушкинской, где теперь находился музей. Гены деда-купца особенно не давали покоя их обладателю, толкая на предприятия, на грани аферы с периодическими коммерческими взлетами и падениями.