– Она может свернуть на старую дорогу, сэр, – заметил Джеффриз. – Если она сделает это, то сможет проскользнуть на крутых поворотах, а пока мы управимся с ними, разрыв увеличится на пару миль.

– Хоть бы она не подумала об этом! Еще две мили, а за Карденом дорога разветвляется – это немыслимо!

Инспектор облегченно выдохнул, когда Маргерит проехала мимо старой дороги, направившись прямо на холм. Но он вновь застонал, когда увидел, что она сумела сохранить дистанцию.

– Джеффриз, можешь быстрее? Или это большее, на что ты способен?

– Это ее предел, сэр. Машина уже не та, какой была когда-то, я делаю все возможное. Третья передача на крутом подъеме даст нам преимущество – там я разгонюсь.

– А! Так-то лучше. Мчи, как черт, а обогнав ту машину, выберись на середину дороги и вынуди ее остановиться. Или разбиться.

Он отдал этот приказ, когда начался подъем, и расстояние между машинами стало постепенно сокращаться. Но за время подъема стало ясно, что полицейские не успеют обогнать Маргерит до самой вершины холма, хотя и смогут значительно сократить дистанцию. Джеффриз просигналил клаксоном, и Маргерит должна была услышать его, но все же продолжила путь. Через заднее стекло машины полицейские смогли увидеть, как Маргерит оглянулась, и, судя по выражению ее лица, Хеду показалось, что уменьшившаяся дистанция совсем не смутила девушку. Все выглядело так, будто она смотрит не на седан и не на полицейских, а куда-то вдаль.

Также Хед заметил, как ее машина отклонилась от прямого пути и тут же выровнялась, направляясь к вершине холма. Инспектор откинулся на спинку сиденья.

– Джеффриз, ты сделал это! Но осторожно – впереди поворот, постарайся не терять скорость, но учитывай занос на повороте и опасность задеть ограждение. Потом, на склоне, наш вес поможет набрать скорость, и мы догоним ее еще до того, как окажемся внизу.

По примеру Маргерит перед тем, как они преодолели вершину холма, Хед оглянулся через заднее стекло. Его смущала уверенность, которую он заметил на лице девушки – может, что-то позади них объясняло ее? Но дорога была совершенно пуста, так что инспектор вновь посмотрел вперед.

– Да, осторожно. Она отрывается от нас, но ей нужно будет притормозить на повороте. А мы… Ну и ну! Смотрите!

Менее чем в ста ярдах от них машина Маргерит, казалось, рванула к красному знаку «Опасность!». Полицейские услышали, как урчание выхлопных газов усилилось: Маргерит нажала на газ и полетела прочь от преследователей.

Сквозь заднее стекло ее машины они могли видеть силуэт головы Маргерит, и судя по всему, она крепко держалась за руль. Они услышали грохот, почти что взрыв, когда капот пробил ограждение. Джеффризу снова пришлось резко тормозить, как уже не раз приходилось в этот день.

Полицейские, все вчетвером, вывалились из машины. Побежав к ограждению, Уэллс что-то бессвязно бормотал. Хед обогнал его и остановился у пролома ограждения. В листве сосен за обрывом он видел брешь, из которой подымались витки густого дыма. Сквозь дым он видел отблески разгоравшегося пламени. Он снял шляпу.

– Н-нам спускаться туда? – спросил Уэллс.

– Это лучшее, что мы можем сделать, – ответил Хед, – но теперь нет нужды торопиться.

Он шагнул назад и секунду-другую стоял по стойке смирно.

– Она была храброй леди. Да помилует Господь ее душу.

Свесившись на почти перпендикулярном склоне за оградой, Хед держался за один из столбцов, послужив лестницей для Борроу, который спускался, держась за его ноги. А сержант Уэллс, держась за них обоих, спустился еще ниже и оказался на узкой овечьей тропе, спускавшейся по склону холма. После того, как за ним последовал и Джеффриз, сначала Борроу, а затем и Хед спрыгнули вниз, где товарищи подстраховали их. Оставшийся отрезок пути они преодолели, не подвергая себя опасности, так как овцы уже протоптали почти всю дорогу. Последнюю часть пути они задыхались от дыма горящих сосновых веток, но в конце концов вышли на полянку, покрытую ковром хвойных иголок. Джеффриз прихватил с собой огнетушитель и разбрызгал его содержимое на дымящиеся обломки машины. Полицейские обожгли руки, вытаскивая теперь уже неузнаваемое тело Маргерит Уэллс. Осмотревшись, Хед почувствовал глубокое удовлетворение от того, что сосны не «поймали» автомобиль своими ветками. Если бы огонь распространился по ним, то он мог бы достичь Кардена и уничтожить половину деревни прежде, чем пожар удалось бы потушить.

– Уэллс, возьмем наши куртку. Джеффриз, возвращайтесь к машине и отгоните ее на лесную дорогу. Борроу, мы справимся с этим. Отнесем тело к дороге, пока Джеффриз будет подгонять машину. Нам нужно вернуться вместе с ней.

Позже, уже в машине, Хед размышлял: всего чуть больше часа назад она обгоняла их, и знала ли она тогда, чем закончится эта дорога? Или же этот последний прыжок, ставший для нее прыжком в вечность, был спонтанным порывом, возникшим тогда, когда она поняла, что не может уйти от преследования? Как бы то ни было, свою кончину она сделала эффектной – Хед знал, что Маргерит твердо держала руль, двигаясь навстречу смерти с той же уверенностью, с которой она всегда водила машину. Да, отважная леди!

А к Мортимеру он испытывал презрение как к хитрому и осторожному черту, спешившему спасти самого себя. С этим человеком ничего не поделать – его письменное признание освобождало его от обвинения в причастности. С признанием он тянул часа три, может, четыре – таким был промежуток после того, как он последний раз поговорил с Хедом, и временем, когда он написал письмо. И это письмо освобождало его: если бы против него было выдвинуто обвинение в причастности, то суд отклонил бы его.

Денхэм – другое дело. Заговорить его ничто не заставит, а поскольку у них нет никого, кого можно было бы обвинить в убийстве, то и в соучастии Денхэма не обвинить. Как много он знает, и что он вообще знает? Он что-то подозревал, но чувствовал, что его подозрения несправедливы? Возможно все, что угодно, и Хед был уверен: теперь он никогда не узнает, что именно скрывал Денхэм.

Если не считать того, что на дознании может открыться что-то новое, дело можно считать закрытым – письмо Мортимера и знания, которые уже были у Хеда, позволяли закрыть его. Никакого суда не будет, и ему вряд ли достанутся какие-либо почести за проведенное расследование – на самом деле он даже может получить небольшое порицание, но все же Хед не жалел, что все окончилось именно так. Вспоминая все, что он узнал о Картере и его прошлом, инспектор чувствовал, что тот получил по заслугам, и что в правовой системе был изъян, позволявший покойному вредить человеку за человеком и не опасаться быть за это наказанным. Неудивительно, что одна из его жертв (неважно, прямая или косвенная) в конце концов решилась исправить недостатки уголовного кодекса. Конечно, это неправильно, хотя…

– Завтра будет два дознания, – внезапно заметил сержант Уэллс. – Вестингборо в последнее время достается. Три на одной неделе.

– Она была красивой девушкой, – вставил Борроу. – Никогда бы не подумал, глядя на нее – у нее были большие черные глаза. Я иногда видел, как она ездит по городу в машине…

– А теперь прах к праху, – добавил Уэллс.

– Как по мне, скорее пепел к пеплу, – возразил Борроу. – Взглянув на те обломки, никогда не подумаешь, что они когда-то были машиной! Я по локоть руки обжег, и, как вижу, тебе тоже досталось.

Все четверо полицейских продолжили путь, обнажив головы. Хед оглянулся на вершину Кондор-Хилла и мысленно еще раз увидел, как Маргерит пробивает ограждение, как ее машина вылетает за обрыв, и как она падает за него. Ударившись о деревья, она должна была потерять сознание, и ее смерть, хоть и была ужасной, но вместе с тем и милосердно быстрой.

– Меня поражает то, какие у нее были нервы, – нарушив молчание, заметил сержант. – Для такого нужны нервы. Я бы не смог пойти на такое. Я видел, как ее машина набрала скорость и вместо того, чтобы свернуть на повороте, поехала прямо, пробив ограждение, и… – он запнулся, и Борроу понял, что сержант тренируется, репетируя свои показания на предстоящем дознании.