Его имя известно – то просто апрель.
А потом прорезались и новые краски.
Из-под маски Пьеро показалось лицо.
И оно было маской, но вскоре все маски
Раскололись, со звоном упав на крыльцо.
И живое предстало – вот губы в малине,
Вот черника зрачков, луг душистых волос.
Только что-то не так в этой новой картине,
Если веки упруги, не пухнут от слез.
Мне все кажется – маска одна не упала
И себя выдает неподвижностью глаз.
Мне все кажется – нет ни конца, ни начала
У обманчивых масок с набором гримас.
***
Дороги нет в наш сокровенный мир,
Огромный и единственно не лживый.
И ни один прожорливый вампир
Не высосет его, пока мы живы.
А после смерти – с кровью пополам
Он причастится им – ни каплей больше.
Сей мир – наш самый ценный, нежный хлам,
Который мы храним всю жизнь и дольше.
Он в нас – частица жизни всех людей
Не наверху, но в пятом измерении.
Он в искренности проклятых идей,
Он в святости, прозрении, презрении.
Он недоступен циникам, хлыстам,
Дурному сглазу, гнилым зубкам склоки
И погребен под тяжестью креста,
Чтобы с рождения – быть одиноким.
Мое будущее
Я скоро закончу (дай бог!) институт,
И каждое утро тогда я
В раздутом метро буду ездить не тут,
А там, тонкой свечкой тая.
Года пролетят как из поезда рощи,
Всем друг на друга похожи.
И все будет глуше, и все будет проще
Для дряблых души и кожи.
Я буду носить роговые очки,
Портфель и четыре недуга,
А вечером черные есть кабачки,
Убитые злющей супругой.
Забуду кто Блок был, а кто Пастернак,
Стихи назову чертовщиной,
И буду болеть за московский "Спартак" -
Лысеющий глупый мужчина.
Не буду чураться я скучных бесед,
В чуму научусь веселиться.
Со мной будет пить по субботам сосед,
А женушке шуба приснится,
И будет она голосить и хрипеть,
Ругая судьбу на рассвете.
А за стеной будут бабки храпеть
И в папу ленивые дети.
Я только утешусь тем, что не один,
Что нас половина планеты
И, в общем-то, сносно живет кретин,
А в юности все – поэты.
Но, может быть, сказка еще не вся,
И теплятся мысли простые -
Что я проживу, огонь пронеся,
Мечты и надежды святые!
Ртутный дождь
Небо ниже спустилось. Но я не ушел.
Небо стало густеть. Я как в детстве, стоял
И смотрел, замирая, туда, где гроза
Превращалась за крышами в огненный шквал.
Очень странно соседство воды и огня!
Вот две капли упали. Подставив ладони,
Я поймать их успел. Они бойко резвились,
Словно маленькие, но строптивые кони.
Только – что это? Капли особенный блеск -
Жутковатый, холодный в меня излучали.
И катились по жести так звонко, как дробь,
Когда кровли в свободном полете встречали.
Ртутный дождь! Я бегу под навес, не дыша.
И вдруг вижу, что девушка в платье, босая
И смеется, и плачет под ртутным дождем,
Его капли ловя и на стены бросая.
Я кричу: "уходи!" Я кричу: "это смерть!"
Но вдруг вижу – глаза ее – ртутные тоже!
И они словно капли, что в пляске слились
На дождем полированной девичьей коже.
Долго тек люциферский металл по плечам,
А затем по спине и по смуглой груди.
Ртуть впиталась. Смотрю – лишь кривится трава,
И трамвай поврежденный искрит и гудит.
Песня друга
Был праздник, и вот я опять один.
И жизнь моя – выставка серых картин.
Мой праздник был долгим, без малого год.
Но больше он в двери мои не войдет.
Опять я с друзьями сижу за столом,
Беззвучно молясь, чтоб прошла за стеклом
Она, и смахнула все серое с глаз…
А мне кричат на ухо пошлый рассказ.
Она мне казалась как воздух, как свет
Привычной и вечной, но вот ее нет.
Она освещает другого, ей дышит другой.
Чужого касается милая маленькой белой рукой.
Но как все случилось, и было ли что-то? А вдруг
Была она вся – в темной комнате – призрачный звук?
Была ведь, была, а иначе – с чего бы тогда
Я зябну в июле, как будто уже – холода?
Генезис
Я постигал, что значит "никогда"
В страшном кругу потерь невосполнимых.
"Когда-нибудь" сияет как звезда,
А "никогда" смысл ускользает мимо.
"Когда-нибудь" – и радость, и укор.
И встретить смерть когда-нибудь – не страшно.
Отложен неизбежный приговор,
Не рушится десятилетий башня.
"Когда-нибудь" – не завтра, не сейчас.
Оно понятно и вполне желанно,
А никогда как бесконечность в нас
Врывается пугающе и странно.
Ее восьмерка в зеркале висит,
Двойной улыбкой скалится, трепещет.
Звездами срез стеклянный моросит,
Засасывая чувства, мысли, вещи.
И все уходит за небесный свод,
Врастает в снег и дождь воображенья.
Сегодня – зеркало. И в нем грядущий год,
А прошлый год – виновник отраженья.
Я постигал генезис "никогда",
Когда реальностью меня наотмашь били,
Когда из этой жизни поезда
Мои мечты на небо увозили.
Овцы
Где-то в горах высоко-высоко
Овцы ходили за вожаком.
Покуда закат за горою не тух,
Пас их седой загорелый пастух.
Мельче одна и крупнее другая -
Все на свободу не посягая
За пастухом седобровым след в след
Мирно ходили по тысяче лет.
Красавец вожак был умен и силен,
Но тоже свободой он был обделен.
Что ум, что кудряшки, как добрый парик?
Пас и его седобровый старик.
Где-то в горах, как больные сиротки
Овцы ходили – безмолвны и кротки.
И каждая часто мечтала о том,
Чтоб стать всем на зависть и зло – пастухом.
Снег в октябре
Бульварное кольцо чистейшей пробы
Достал октябрь из золотой сумы,
А ветер-ювелир намел сугробы,
Посыпал воздух платиной зимы.
А мы идем и крепко поминаем
Эту погоду – черт, как намело!
Метель уже у сердца. Мы не знаем,
Что делать нам. И мы бежим в тепло.
Бежим в тепло, в карманах грея руки
Без варежек (кто ж знал, что будет снег?),
Чтобы забыв оглохших улиц звуки
Смотреть в окно, молиться за нас всех,
И понимать друг друга с полуслова
Там, куда нас метель свела на час.
Дала метель каплю вина и крова -
Спасибо ей за теплоту у нас.
Холодный город, призрак желто-белый
Людей в сугробы собирал не зря.
