– Да, но только в том случае, если ты не повторишь два раза одну и ту же ошибку. Если же так произойдёт, то ты набьёшь шишку ещё бОльшую, но так ничего и не поймёшь, потому что только дурак не способен учиться на собственных промахах.
– Что дальше? – глядя на старика с чувством, объединяющим в себе уважение и неприязнь, тихо спросил юноша. Ему порядком надоел нравоучительный тон дяди, его слова и усмешки. Особенно его раздражало то, что правитель был прав в своих высказываниях.
– Ты подобен глине – будто не расслышав последнего вопроса, промолвил Фреом, – А твои знакомые, друзья и враги – твёрдым камням. Твою форму изменить легко, их – почти невозможно. Пока что, над тобой работал ответственный и способный мастер, здесь, на небе. Но когда ты спустишься на землю, всё изменится. Прошу, будь осторожен, ведь мне так не хочется увидеть вместо прекрасного кувшина, который в будущем, после обжига, можно будет наполнить чистой родниковой водой, кривую буллу.
– Странное сравнение…
– Прошу, пообещай мне, быть осторожным и внять всему, что я только что изложил – внезапно развернувшись и приблизившись к юноше, проговорил старик. Его глаза наполнились какой-то мыслью, ужасной и почти реальной, будто она уже отразилась на действительности. Правитель крепко стиснул руку Диона, так что молодой фаратри поморщился и снова прошептал:
– Пообещай…
– Обещаю! – прохрипел парень и тотчас встал. Он со страхом посмотрел на Фреома, пытаясь разгадать, о чём старик только что думал и из-за чего так испугался.
– Хорошо – уже спокойно промолвил правитель, – Теперь иди.
Юноша выбежал вон.
До самого корабля он нёсся сломя голову, нервничал, кусал губы и проклинал закон о запрете полётов в пределах города. Больше всего сейчас он боялся увидеть пустой причал, а внизу – уже маленький, словно точка, уходящий корабль. Но его страхи не сбылись – парусник стоял на месте, толпы зевак уже разошлись.
Влетев на палубу, кивнув капитану, которого Дион уже видел до этого, парень спустился в трюм и только сейчас понял, что спешка была излишней. Тотчас на него устремились девятнадцать пар глаз, в которых отражались эмоции, варьирующиеся от злобы и негодования до безразличия и лёгкой неприязни. Лишь его брат поглядел на него без всяких эмоций. Взгляд Нокта был рассеян, будто юноша смотрел в пустоту.
– Ну, наконец-то! – первая возвестила Асити, подчеркнув общее чувство собравшихся, – Я думала, ты решил остаться в городе! Конечно, кому же захочется спускаться на землю, когда есть дворец. Правда?
– Правда – совершенно наивно, не ощутив злой насмешки, ответил Дион. Тут можно было ожидать смеха, грубых шуток, оскорблений и прочего животного хохота, но внезапно все застыли в удивлении. Даже Асити, ожидавшая хоть какого-то отпора, словно парализованная, замолкла, не смея пошевелиться.
– Что вы его слушаете?! Он вышел от Фреома, где его, наверняка, мучили нравоучениями, он бежал до корабля и, видимо, совершенно вымотался. Не придавайте его глупостям слишком большого значения – вдруг, как ни в чём не бывало, рассмеялся Нокт, с неподдельной веселостью разглядывая молодых фаратри. Те долго сидели, словно окаменев, но позже, пришли в себя и, действительно, позабыли о неосторожном ответе Диона. Смех Нокта развеял их внутренний гнев.
Почувствовав, что тучи прошли стороной, русоволосый юноша сел рядом с братом; его сумка стояла здесь же.
Когда корабль поднялся в воздух и начал отчаливать от пристани, разговор в трюме завязался снова. На этот раз это была пустая болтовня, разжигаемая преимущественно Асити и ещё несколькими фаратри, которыми она негласно руководила. В это время, когда множество голосов превратили внутренность корабля в грохочущую утробу, Нокт, обращаясь к Диону, промолвил:
– Я помог тебе, но дальше этого делать я не смогу. Если будешь глупить, тебя не спасёт даже Фреом. Ты фаратри, а значит, и веди себя подобающе. Ты понял?
В ответ Дион повернулся к брату и едва заметно улыбнулся, будто говоря, что его наставления бессмысленны. Русоволосый юноша давно понял, что его жизнь не соответствует нормам жизни крылатого народа, что он, рождённый на небе, как и все, тем не менее, отличается от собратьев, хотя и не желает этого. Одиночество, ореол которого уже как два года окружил парня, приносило ему боль, но боль эта была болью развивающейся души, становящейся сильнее от трудностей внешнего мира. Никто в окружении Диона не видел этого роста, а сам юноша принимал его за недуг, а оттого боялся. Всё это способствовало его замкнутости.
Оглядев брата, Нокт едва заметно махнул рукой и отвернулся. К нему вернулась задумчивость, и туманный образ снова начал всплывать на задворках сознания.
Корабль отчалил от пристани и теперь медленно спускался, мелькая среди облачных крепостей. Ещё пара часов и он окажется на земле и выпустит из своей утробы двадцать молодых птах, чей жизненный путь только что начался всерьёз. Каждый из фаратри, сидящих в трюме, ощущал это весьма остро. Наверное, оттого и разговор их был весел и непринуждён, ведь пред лицом страшных трудностей разумным существам свойственно искать убежища в пустых и лёгких мыслях.
Асити Крадл продолжала смеяться, и её смеху, словно гласу пророка, вторили остальные…
Эта невысокая девушк, обладающая выдающейся внешностью и острым языком, была негласным лидером фаратри, сразу после Нокта. Её прельщала власть, пусть и невидимая, она питала непомерное самолюбие и заставляла девушку пытаться всеми способами сохранять её. Был ли это смех, или серьёзные речи, задорный нрав или философская задумчивость – для Асити подходили любые методы. Один раз решив, что она достойна власти и высшего положения, Крадл медленно, но верно начала продвигаться вверх. Это было заметно на занятиях в Академии, тренировках, беседах, словом, везде, где могло быть целесообразно. В лёгких намёках, повиновении перед вышестоящими, приятных подобострастных улыбках и прочем явно сквозил единый честолюбивый мотив. Но так Асити обращалась лишь с теми, кто был ей полезен, к иным она относилась иначе.
Неизвестно почему, с раннего детства Крадл решила, что олицетворяет идеал, пусть не абсолютное совершенство, но что-то очень близкое к нему. Сыграл ли в этом роль тот факт, что Асити была единственным ребёнком в семье, или сказался природный нарциссизм, но суть в том, что девушка считала себя существом особенным и даже привилегированным (назовём это так). Потому, тех, кто не мог ей помочь или же просто отличался от неё, Асити искренно ненавидела и презирала. Все, кто в её затуманенном разуме назывался «ненорма», по представлению девушки являлись низшими существами, достойными лишь надменной жалости.
Разумеется, открыто по этому поводу Асити не высказывалась, ведь это могло помешать продвижению по пути к заветной цели. Но взамен скрытности, все её действия строго коррелировали с принятыми установками, что как нельзя лучше разоблачало внутренний мир Крадл.
2 глава – Плеорим
День был в самом разгаре. Солнце висело в зените, вдавливая в землю самую малую тень, а облака, двигаясь в танце понятном лишь им, погружали целые острова земли в приятный полумрак. Деревья шумели на ветру, и опушка хвойного леса, разбавленного лиственными растениями, будто толпа людей навеселе, раскачивались из стороны в сторону. Их крепкие стволы источали приятный аромат сырости и душистой смолы. Птицы копошились в ветвях, непрестанно раздавался их щебет – отражение природной гармонии, и у самой земли, в цветах и жёлтых травах, жужжали мелкие насекомые. На первый взгляд, более крупных животных здесь не было, но стоило лишь войти в лоно леса и погулять под его сводами, чтобы понять всю бессмысленность поверхностного анализа.
В траве и песчаных тропинках грелись ящерицы, где было более влажно, обитали наземные лягушки, в глубине леса паслись олени, а на деревьях помимо птиц жили белки и бурундуки. Каждая деталь этих мест – леса и соседней, рядом лежащей, равнины Кастарнид, из земли которой в некоторых местах торчали каменные пики – говорила о нетронутости цивилизацией. Рядом с ним не было ни одного людского поселения, песчаные тропы по краям заросли высокой травой, и весь естественный хаос, именуемый природным балансом, правил здесь почти безраздельно. Единственное, что напоминало о присутствии фаратри – гигантская тень от небесной столицы, то и дело наплывающая на землю, и несколько заброшенных шахт, входы в которые чёрными дырами зияли среди редких каменных глыб.