— Лосось. У меня был стейк. Боюсь, как в поговорке.

  "Пословица что?" Был только намек на помаду, темную на фоне белизны ее зубов.

  Старые сапоги. "

  Фари улыбнулась, и она улыбнулась в ответ глазами; она старше, решил он, чем сначала подумал, но ненамного. Все еще правильная сторона сорока.

  Это никогда не было проблемой», — говорила она.

  «Стейк. Я вегетарианец».

  Ах. "

  Вся эта чушь, которую они вкачивают в бедных животных, коровье бешенство и все такое. — Она улыбнулась, на этот раз более широко.

  "Может быть, вы думаете, что это глупо?"

  Нисколько. «То, что я мог бы тебе сказать, — думал он, — оттолкнет тебя от еды на всю жизнь.

  "Что случилось?" — спросил он, указывая на пустой стул.

  Она неопределенно махнула рукой.

  "О, ты знаешь…"

  «Трудно представить».

  "Что это?"

  «Кто-нибудь, кто поддержит вас».

  Он надеялся на какой-то ответ, смех, объяснение. Вместо этого она посмотрела на свою тарелку и оттолкнула кусок розовой плоти краем вилки. Фэри знал, что промахнулся.

  — Что ж, наслаждайся остатком еды.

  Она подождала, пока он почти не отвернулся.

  «Почему бы тебе не присесть? Присоединяйся ко мне, чтобы выпить».

  Двадцать

  Фильм Кертиса Вульфа был хорошо принят. Конечно, всегда находились те, кто не хотел ничего, кроме последней глянцевой мешанины рукопашного боя и спецэффектов, и которым все до семидесятых казалось медленным, скучным и скучным.

  «Ничего не происходит», — говорили они, отправляясь в бар за своим дизайнерским лагером. Ничего не произошло. Что ж, ни у кого не оторвалась голова, ни у кого кровь не брызнула по экрану идеальной разноцветной параболой, никто не горбился обнаженным в душе или кухонной раковине; не было ни Чака, ни Стивена, ни Синтии, ни Жан-Клода, ни Арни, ни Слая; даже (боже упаси) Брюса Уиллиса. Но в тот момент, когда Альберт Деккер ступает в темноту своего гостиничного номера, поворачивает ключ в замке позади себя, отодвигает засов и поворачивает обратно в комнату, чтобы увидеть дикое лицо Марты Мак Викар, освещенное сквозь косые жалюзи светом на улица, все еще заставляло большую часть публики переводить дыхание. Улыбка, которая умерла в ее глазах, когда ее зубы прикусили нижнюю губу.

  В зале Кертис Вуйф был доволен реакцией публики и отвечал на вопросы с самоуничижительным обаянием. Каково было работать с Митчемом?

  «Восхитительно, особенно когда он был под кайфом». Кто был самой красивой роковой женщиной'1.

  «Гейл Рассел, спроси Джона Уэйна». Какой был его любимый нуар?

  «Помимо моего собственного. Из прошлого». Почему он не снял фильм более двадцати лет?

  «Меня никто не спрашивал».

  Здесь, в ресторане Сонни, он был еще более расслаблен. Жестикулируя над едой в своей притворной галльской манере, почти не желая говорить о других фильмах сезона, Вуйф расточал похвалы Тиреллу и фестивалю.

  Резник пришел рано, выпил «Бек» в одиночестве за большим столиком и уже собирался уходить, когда через изогнутое угловое окно увидел Молли Хансен, ведущую группу по Карлтон-стрит, мимо отеля «Джордж». Всего их было дюжина, Дороти Бёрдвелл подошла последней, опираясь на руку Мариуса Гудинга. Кэти Джордан с волосами, зачесанными назад и частично прикрытыми черным бархатным беретом, села рядом с Резником; ее муж, лицом к ним, сидел рядом с Молли.

  — Ну, как фильм? — спросил Резник, принимаясь за вторую кружку пива.