«Раймонд! Вот, возьми это, ладно?

  «Раймонд, почему бы тебе не научиться двигать свое чертово тело!»

  — Рэймонд, ты еще не подготовил приказ?

  «Раймонд!»

  «Рэй!»

  — Рэй-о, черт тебя побери!

  «Рэй!»

  Хатерсейдж схватил его за горловину комбинезона и развернул, ботинки Рэймонда скользнули по залитому кровью полу, ноги провалились под него, и только рука Хазерсейджа, как окорок, держала его в воздухе. «Один Господь знает, о чем ты думаешь в половине случаев, ты, забытое богом оправдание человеческого существования, но в жизни моей старой мамы я знаю одно, что это не так, и это то, что я чертовски плачу тебе за дерьмо». делать. Здесь. Глянь сюда!"

  Наполовину волоча Рэймонда, наполовину толкая, он вытащил его во двор, протолкнул его через выдолбленные мясные туши, висевшие в очереди, и, наконец, сильно швырнул его в открытый конец развозного фургона.

  «Смотри!» — взревел Хатерсейдж. «Посмотри туда и просто скажи мне, что ты видишь? Филейные отбивные, видите? Пакеты для заморозки упакованы и готовы? Стейк из чака, лучший стейк из чака? Свиной живот? Что ж?"

  Рэймонд тяжело прислонился к фургону, желая потереть бедро в том месте, где он ударился о металл, желая возвысить голос на Хазерседжа, сказать ему, чтобы он брал твою работу и заткнулся, сказать ему, что ему, блядь, все равно.

  «Посмотрите на себя, жалкое существо!» Хатерсейдж покачал бычьей головой. — Господи, если бы ты мог видеть, как ты выглядишь, ты бы заполз под камень и умер.

  Раймонд, все еще наклоняясь, неровно дышал, по его лицу текли сопли, вдоль верхней губы росли редкие волоски.

  "Здесь! Смотри хорошенько на это дерьмо!» Хазерсейдж подтолкнул копию приказа к Раймонду, который неуклюже схватился за нее, разорвав почти пополам.

  Менеджер отошел, не веря; Мимо прошли два мясника в белых головных уборах и резиновых сапогах, комбинезонах, которые в начале дня были белыми. «Рай-о», — тихо скандировали они в унисон. «Рай-о, Рэй-о, Рэй-о».

  — Разгрузи это. Проверьте этот порядок, сделайте его правильным. Если вам повезет, я не буду стоять у ворот, когда вы соберетесь со своими картами. Но не надейтесь на это.

  Рэймонд провел время до конца своей смены, молясь о том, чтобы Хатерсейдж был там, уведомляя, верный своему слову. Это было бы концом: по крайней мере, настолько. Но все, что он видел от менеджера, было покрасневшее лицо с открытым от смеха ртом, мелькнувшее в окне офиса, когда Раймонд прокрался мимо.

  Сегодня была ночь, чаще всего он возвращался домой, к отцу, где они ели сосиски с луком, картофельное пюре, печеные бобы и томатный соус. Чай, достаточно крепкий, чтобы в нем выстояла ложка. «Одна вещь, в которой твоя мама, кажется, никогда не могла научиться, — говорил его отец, — заваривать хорошую чашку чая».

  Неважно, были и другие вещи, которыми она овладела; получить меру своего отца, например. Пять лет замужем, а Рэймонду уже четыре года, и она поняла, что его отец уже достиг того немногого, чем он собирался стать. Она связалась с продавцом, который ходил из деревенской лавки в деревенскую лавку, из провинциального магазина в провинциальный магазин; его особыми линиями были товары для дома, щетки, бельевые веревки, прищепки, наборы для совков «три в одном» из жесткого красного пластика. Когда он не был в дороге, он жил в фургоне в Инголдмеллсе. Маме Рэймонда всегда нравился запах моря.

  Первые несколько лет она посылала ему открытки на Рождество и день рождения. Рэймонд хранил их целую вечность, время от времени вынимал и водил руками по слегка рельефным надписям, выцветшим посланиям ручек: «С любовью от твоей мамы, с любовью, с мамой, с любовью, с мамой». Когда ему было четырнадцать, он отнес их на задний двор, разорвал на мелкие кусочки и оставил на ветру. Даже сейчас бывали времена, когда он заглядывал в ящик, вытаскивал одежду, ожидая, что она все еще там, в целости и сохранности на дне.

  Рэймонд решил: он не пойдет домой. Нет больше столкновений отца и дяди, а он сам застрял между ними. Он знал, что Сара осталась дома, чтобы помочь матери вымыть ей голову. Ему было все равно. После ванны он мог сидеть в своей комнате, смотреть телевизор, играть с ножом.

  Майкл Моррисон толкал свой обед по тарелке, пока Лоррейн не подняла его и не выбросила содержимое в мусор. Она дала ему два шарика его любимого мороженого с малиной, прямо из морозилки, и он сидел и смотрел, как оно медленно тает. С момента появления на телевидении вся оставшаяся энергия, казалось, была высосана из него, немногим более двенадцати часов, и они снова поменялись местами, Лорейн где-то нашла ресурсы, чтобы провести его через то, что осталось от дня. Еще один с тех пор, как Эмили исчезла, а за ней россыпь кукол.

  Конечно, она все еще может быть в безопасности.