Резник ничего не сказал.
Картинок было двадцать семь, размером с открытку. Многие из них были слегка размыты, расфокусированы; либо объект сдвинулся, либо его взяли менее твердой рукой. Большинство, но не все, снималось на открытом пространстве, в каком-то парке с качелями. Молодые девушки в джинсах или купальных костюмах, с обнаженной грудью, в одних шортах; девушки машут в камеру, смеются, танцуют, кувыркаются. Была одна фотография, слишком темная, чтобы ее можно было разобрать, она, по-видимому, была сделана в коридоре, другая, на которой сработала вспышка, — внутри школьного класса. Последние четыре, которые поставил Резник, были в бассейне, а в последнем из них худенькая девушка с торчащими ребрами стояла у края, зажав пальцами нос, за мгновение до прыжка.
На первый взгляд, Глории Саммерс не было ни в одной из них, но Эмили, Эмили Моррисон, вот она была в центре группы здесь, позади другой там; высоко раскачивая ноги на качелях с широко открытым ртом в крике ужаса и восторга; поворачиваясь, как будто на звук голоса, который она узнала, бледное движение ее лица, темные расширенные глаза.
Резник аккуратно сложил фотографии одну на другую в стопку и сунул их в пластиковый пакет для улик, который затем положил во внутренний карман куртки вместе с бумажником.
— Заканчивай здесь, — сказал он Миллингтону, уже направляясь к лестнице.
Линн Келлог встретила его в холле с фотографией класса в руке. Резник взглянул на него и кивнул. «Останьтесь и допросите миссис Шепперд», — сказал он. «Держите Диптак при себе».
Дивайн отодвинулась в дверях кухни, чтобы пропустить его. Резник обошел Джоан Шепперд и легонько положил руку на плечо ее мужа.
«Стивен Шеппард, я арестовываю вас в связи с убийством Глории Саммерс и подозрением в убийстве Эмили Моррисон. Вы не обязаны ничего говорить, если только сами этого не хотите, но то, что вы говорите, может быть дано в качестве доказательства».
Тело Шепперда, напрягшееся под хваткой Резника, медленно расслабилось, его дыхание стало тяжелее, а слезы потекли по его лицу. Менее чем на расстоянии вытянутой руки от него лицо Джоан Шепперд скривилось от презрения.
Сорок пять
«Я подумала, что сегодня ты мог бы мне помочь, Джек, — сказала жена Скелтона, — именно сегодня».
Скелтон мрачно кивнул. Завтра действительно был день всех дней, день рождения тестя, восемьдесят первый; сегодня был просто день, когда вы носились, как синезадые мухи, готовя вещи. Старик должен был прибыть сегодня днем, в 5.27 из Ковентри; годом ранее, когда ему исполнилось восемьдесят, Лидс был посетителем в субботу днем, и и жена Скелтона, и тесть были вынуждены укрыться в женском туалете, пока футбольные болельщики вели ожесточенную битву вверх и вниз по платформам.
С раннего воскресного утра начинали прибывать остальные члены семьи: двоюродные братья из Уттоксетера и Райл, неженатые тройняшки из Уидмерпула, священник-методист из Гула.
— Я думал, что самое меньшее, что ты сделаешь, — это соберешь игристое вино, которое мы заказали в «Трешерс». Я обещал, что мы заберем торт у Птиц до полудня.
Скелтон был тронут, чтобы поцеловать ее в лоб. Это будет беспокойно, но он был уверен, что она справится; тем лучше, скорее всего, без его участия.
— Прости, любовь моя, — сказал он. — Я не специально сделал это сегодня.
Взгляд, который она вернула ему, наводил на мысль, что ей, возможно, трудно поверить в это. Когда Скелтон был на полпути к гаражу, он остановился и обернулся, гадая, там ли еще его жена. Вместо этого была Кейт, уставившаяся на него из дверного проема своим полунасмешливым, полностью пренебрежительным взглядом, в черных джинсах, порванных на обоих коленях, с спортивной сумкой, перекинутой через одно плечо. Скелтон понял, что не знает, вернется ли она домой или просто уйдет.
– Значит, двадцать четыре часа, Чарли.
— Двадцать три, — сказал Резник, бросив быстрый взгляд на часы, — плюс-минус десять минут.
— Тридцать шесть, тридцать пять, если они нам понадобятся.
— Мы предъявим ему обвинение до этого, сэр.
«Искренняя надежда или просто оптимизм?»
— Повернись к нему с фотографиями, я думаю, он заговорит.
— А если нет?
