Пятнадцать

  Квартира Дивайна располагалась над мясной лавкой на Бат-стрит: пара ветхих комнат, одна из которых также служила кухней, и ванная дальше по коридору. Несмотря на протесты в витрине внизу, что продается только первосортная шотландская говядина, запахи чего-то старого и гниющего внутри бесконечно просачивались сквозь доски.

  Это было третье место, где Дивайн жила за столько месяцев; запертый в своем окружении, застенчивый перед лицом других и, несмотря на себя, испуганный, он быстро возненавидел любые стены, удерживающие его в плену, и набросился, оскверняя и грабя, прежде чем он сбежал. Его предыдущий домовладелец, азиатский предприниматель из Снейнтона, преследовал его со счетом за ущерб, который не намного меньше тысячи фунтов. Резник должен был взять на себя поручительство, прежде чем владелец этого здания согласился взять на себя Дивайн; обещание, что молодой округ Колумбия свернул за угол, успокоился, и если бы это было не так, Резник сам возместил бы все необходимое.

  Так что Дивайн проводил свои дни с несоответствующими шторами, телевизором, играющим в углу одной комнаты, коробками еды на вынос, ненадежно сложенными рядом с эмалированной раковиной, многочисленными пивными банками, кружками с оранжево-коричневыми пятнами от остатков бесконечного чая. Ночь слилась с днем. Когда он отваживался выйти, он должен был идти по улицам, руки в карманах, сгорбившись, лицо отвернуто. Пабы, в которые он ходил, были теми, в которых он мог быть уверен, что его бывшие коллеги не будут найдены, старые плевки и опилки, бары, которые никто не удосужился омолодить, навсегда на грани закрытия. Здесь Дивайн сидел с медленной пинтой, вяло переворачивая страницы « Пост» , « Миррор » или « Сан » .

  Еще месяц назад он проскальзывал в телефонную будку, набирал номер отделения, ждал, пока Миллингтон, или Нейлор, или кто-то еще назовет себя, крепко прижимая ухо к трубке, прислушиваясь к звукам всей этой деятельности, втягивая ее в себя. .

  Несколько раз он звонил Нейлор домой, один раз звонил самому Кевину, а иногда и Дебби — болтовня маленького ребенка на заднем плане, жужжание и треск электрической косилки — Дивайн прерывал связь, не говоря ни слова.

  Сначала медсестра, которую он видел в больнице, проявляла сочувствие, изо всех сил старалась быть понимающей, пыталась убедить его продолжить терапию, проводила с ним время, пытаясь заставить его рассказать о том, что произошло. . Но где-то на линии была одна угрюмая, полупьяная тихая ночь, слишком много, и она перестала звонить, перестала заботиться. Дивайн, сидевший там, сгорбившись от собственной болезненности, почти не слушал, что она сказала в качестве объяснения, едва замечал звук ее шагов, теперь бодрых и уверенных, с облегчением удаляющихся.

  Он подобрал женщину на повороте Мапперли-роуд и, как обычно, заплатил ей за то, чтобы она разделась; когда его эрекция исчезла, она отшутилась и вместо этого приготовила ему чашку чая, показала ему фотографии своих детей. Ночь была медленная и холодная: ей не хотелось бежать обратно на улицу.

  Неделю назад Дивайн впервые вышла на улицу, где это произошло. Несколько часов бесцельных блужданий привели его в лабиринт узких улочек на окраине Рэдфорда, и вот он здесь. Кожу на руках покалывал холод, а ноги отказывались двигаться. В доме горели огни, затемнялись; нормальные люди, живущие нормальной жизнью. Что бы нормальный не имел в виду. Желудок Дивайна сжался, когда он снова увидел краем глаза человека, быстро приближающегося к нему, ощутил тяжелый шорох и взмах бейсбольной биты, ломкий и ясный звук раскалывающейся кости. А потом его ноги выбивают из-под него, разводят в стороны. Руки тянут его ремень, его одежду. Разве я не говорил тебе, что это будут я и ты? Разве я не говорил, что буду с тобой? Рука вокруг его шеи, мощная, запрокидывающая голову назад, пальцы сильно впиваются между его ног. Пизда. Шлюха. Вот оно, это то, что вы хотите . Зубы, когда мужчина достиг кульминации внутри него, впились глубоко в плечо Дивайн, разорвав кожу.

  Потребуется много времени, сказал терапевт, прежде чем вы сможете усвоить все это.

  Костяшки рук Дивайна, прижатых к стене позади него, были исцарапаны и кровоточили. Чего он ожидал, придя сюда в таком виде?

  Рано или поздно, сказал ему терапевт, ты должен противостоять тому, что с тобой произошло, даже принять это, только тогда ты сможешь увидеть это в какой-то перспективе, двигаться дальше.

  «Чушь», — сказала Дивайн. Примите это, сволочи. Чего я, черт возьми, хочу, так это забыть.

  И были времена, когда он уже достаточно выпил, иногда, когда он спал, когда он забывал то, что он делал. Те времена, когда он не просыпался с красными глазами и мокрым от пота, когда сладкий запах крови и бойни скользил между планкой и штукатуркой, пока он не почувствовал его на языке.

  Он стоял у раковины, склонив голову под кран, когда понял, что кто-то стучит в дверь внизу, вероятно, уже давно.

  Резник отвел его в кафе. на Бат-стрит и усадил его у окна, рыночные торговцы расставили свои прилавки на неровном треугольнике земли снаружи. Яйца, бекон, колбаса, фасоль. Резник обильно намазал коричневым соусом, сложил тонкие ломтики хлеба с маслом и, обмакнув их в желток, вытер соки с краев тарелки.

  — Ешь, — приказал он Дивайну. — Ты не выглядишь так, как будто ты уже несколько дней не ел прилично.

  Дивайн был неопрятным, небритым, его одежда начала хаотично свисать с фигуры регбиста.