Резник сидел в передней комнате внизу дома Ханны, темной, хотя этим поздним сентябрьским вечером было около семи, темно в парке, выходящем на небольшую террасу через кусты и перила, и Резник сидел рядом с угловой настольной лампой, просматривая последние экземпляры воскресного журнала « Индепендент» , принадлежавшие Ханне.
— Эстрагон, — отозвался он, — но дело не в том, что он мне не нравится. Иногда немного сильно, вот и все.
На кухне Ханна тихо рассмеялась. От мужчины, который регулярно набивал бутерброды всем, от очень крепкой горгонзолы до чесночной салями, она думала, что это немного богато. — Вы могли бы открыть вино через несколько минут, — ответила она.
— Во сколько они придут?
«Полвосьмого. Что, вероятно, означает не раньше восьми. Я подумал, что мы могли бы сначала выпить по стаканчику.
Или два, подумал Резник. Он не встречал этих конкретных друзей Ханны раньше, но если судить по остальным, то это были вычурные, голосующие за лейбористов либералы с коттеджем, который они медленно восстанавливали где-то на юге Франции, пара детей по имени Бен и Саша, универсал Volvo и уборщица, которая приходила два раза в неделю; они смеялись над собственными шутками и остроумием своих культурных отсылок, были совершенно любезны с Резником, а в конце вечера старались не выглядеть слишком обиженными из-за того, что его присутствие мешает им надуться и разнести косяк. Он подозревал, что они представили его как одну из мимолетных идиосинкразий Ханны, вроде отпуска в Скарборо или поедания рыбных палочек, пюре между двумя ломтиками белого хлеба. — Хорошо, — сказал он, — я буду через минуту.
Играл один из компакт-дисков Ханны, альбом Криса Смитера, на который он случайно наткнулся с версией «Statesboro Blues», которая не заставила бы Вилли МакТелла ослепнуть в могиле. Он подождал, пока этот трек закончился, а затем несколько мгновений стоял у окна, глядя в темноту.
В понедельник утром, думал Резник, недавно сформированный отдел по расследованию серьезных преступлений переедет в свою штаб-квартиру в переоборудованном здании, которое когда-то было частью Главного госпиталя. Двадцать детективов-констеблей, четыре сержанта, небольшое количество вспомогательного персонала, один инспектор и, управляющий шоу под общим надзором детектива-суперинтенданта, только что назначенный детектив-старший инспектор.
Были те — и временами Резник сам удивлялся тому, что оказался среди них, — которые думали, что это должен быть он.
Джек Скелтон, бог свидетель, достаточно долго придирался к нему — подай заявление, Чарли, может быть, это твой последний шанс; даже старший констебль застегнул его в коридоре Центрального полицейского участка и прямо спросил, что случилось с его амбициями.
Тем не менее Резник уклонился от ответа. Он знал, что будет более сотни претендентов, пятнадцать из которых будут отобраны для собеседования, по крайней мере шесть из тех тридцатилетних отличников Полицейского колледжа в Брэмсхилле, чьи карточки уже отмечены.
«Чарли, я открываю это вино или ты?»
Резник знал, что высокопоставленные лица ценят его опыт, тот факт, что всю свою трудовую жизнь он посвятил городу. А были и другие, которые считали его мелочным и провинциальным, хорошим копом, конечно, но просроченным, когда речь шла о продвижении по службе. Итак, в конце концов Резник отказался от пятиминутного выступления с докладом об основных проблемах полицейской деятельности в 2000 году и от того, что сидел со своими коллегами-кандидатами в какой-то анонимной экзаменационной комнате, потея над цепочкой вопросов. Он убедил себя, что делать то, что он делает, управлять небольшим отделом уголовного розыска с подстанции на окраине центра города, все еще достаточно сложно, чтобы прожить следующие пять лет. У него была команда, которой он в целом доверял, чьи сильные и слабые стороны он знал.
Но один из его контролеров, Марк Дивайн, так и не вернулся после почти полугодового отпуска, а другая, Линн Келлог, пройдя сержантскую доску, удивила его, подав заявление о переводе в отдел поддержки семьи. Даже Грэм Миллингтон мрачно бормотал о том, чтобы вернуться в форму и переехать вместе с Мадлен в Скегнесс.
Иногда Резник чувствовал себя капитаном, который деловито привязывает себя к мачте, в то время как все остальные решительно прыгают с корабля.
"Чарли?" Голос Ханны позади него был мягким и вопросительным. "Ты в порядке?"
"Да, почему?"
Она слегка покачала головой и улыбнулась глазами. — Вот, — протягивая бокал вина, — я подумал, что тебе это может понравиться.
"Спасибо."
— Ты уверен, что с тобой все в порядке?
"Да, конечно." И глядя на нее тогда, когда она стояла рядом, ее пальцы все еще лежали на его, когда они держали стакан, это было правдой.
– Ризотто будет готово через двадцать минут. Если к тому времени их здесь не будет, мы съедим их сами.
