Резник подождала, пока воздух немного прояснится, а затем быстро рассказала ей об открытиях дня. — Он у тебя сейчас? — спросил Сиддонс, нахмурившись.

  Резник кивнул.

  — Нравится ему за это, не так ли? Иметь все вместе. Превзойдя свою жену. Этот гнев выходит из-под контроля».

  "Возможно."

  — Если ты прав… — Она покачала головой. — Господи, Чарли, не зря же тебя называют Золотым чудищем.

  Не успел Резник закрыть дверь, как Алекс Петерсон вскочил со своего места. Если то, что он оставил его висеть, имело целью заставить его нервничать, сломить его сопротивление, то это не сработало; то, что оно сделало, успокоило его ум, успокоило его нервы.

  «Я думал, что это срочно; Я думал, что это то, что не может ждать. Вы тащите меня сюда посреди дня, мешаете лечить пациентов, и за что? Так что я могу сидеть здесь полчаса с чашкой заварного чая и, предположительно, с кем-нибудь за дверью, чтобы убедиться, что я не убегу».

  — Вы вольны, — сказал Резник, — уйти, когда пожелаете. Выдвинув стул, он сел, Линн слева от него. — Вы были достаточно любезны, чтобы согласиться ответить на наши вопросы, помочь с нашими расследованиями. Вы не арестованы».

  По выражению глаз Петерсона было ясно, что он обдумывал, что делать: пойти и посмотреть, что произошло, форсировать дело и ввязаться в фарраго неуклюжих чиновников, адвокатов и даже наручников, насколько он знал; или остаться и довести дело до конца, обсудить, защитить. Как бы то ни было, именно последнее привлекало. Он снова сел и даже улыбнулся. "Чем я могу помочь?" он сказал.

  Они показали ему все, начиная с того момента, как Джейн вышла из дверей в то субботнее утро, взволнованная и напуганная, отправляясь на Бродвей, до ночи, неделю спустя, когда ее тело подняли из канала. Шаг за шагом. Джейн ни разу не связывалась с ним ни по письмам, ни по телефону; они не встречались, она не звонила. Последним, что он сказал ей, было замечание, брошенное через плечо из-за стола для завтрака, за которым он сидел и читал международный раздел «Таймс »: «До свидания. Надеюсь, все пройдет хорошо».

  — Вы уверены? — сказал Резник.

  "О Боже. Которого? Разве мы не можем покончить с этим?» Петерсону было скучно. Это были не дебаты, это было скучное перечисление очевидных вещей, квадратные колышки в квадратные дырки.

  — Что вы не видели свою жену с той субботы до ее смерти?

  "Да. Сколько еще раз?» Он смотрел на них, и они смотрели в ответ. «Хорошо, извините…» Петерсон уже встал на ноги, пальцы машинально застегивали блейзер, «но это явный абсурд».

  — Как насчет среды? Линн сказала, говоря в первый раз.

  "Среда?" Он остановился, повернув голову, почти у самой двери.

  — В среду вечером около четверти седьмого?

  "Что насчет этого?"

  — Тогда она пришла к тебе, помнишь? Твоя жена. Это было, когда такси высадило ее у твоей двери.

  Петерсон рассмеялся, или, по крайней мере, начал.

  – Она поймала шесть пятьдесят два из Грэнтэма, потом такси со станции.

  «Грэнтем? Что бы она делала в Грэнтэме?

  «Она была там с человеком по имени Питер Сперджен, — сказал Резник. — Человек, которого она оставила от тебя, чтобы жить с ним.

  Медленно, с головокружением, Петерсон прошел и снова сел.

  "Ты его знаешь?" — спросил Резник. Муха, толстая и ленивая, порхала над верхней половиной окна, и он попытался выбросить ее из головы.

  — Нет, я его не знаю .

  — Ты знаешь, кто он?

  «Джейн встречалась с ним в Кембридже. Это было больше десяти лет назад. Пятнадцать."

  — Ты не знал, что она видела его с тех пор?

  «Это нелепо».

  "Это?"