Питер заметил ее и уставился на нее, затем медленно поднялся на ноги. Боже мой, подумала Норма, как он изменился. Большая часть волос исчезла с его головы, а то, что осталось, было плоским и темным. Его лицо никогда не было полным, но теперь кожа на лбу казалась слишком туго натянутой, а обе щеки ввалились. Под полосатой рубашкой его грудь, казалось, ввалилась внутрь, хотя маленький пузо неуклюже натягивался на макушке. его штаны. Как давно она его не видела? Двенадцать лет? Более? Она никогда не думала, что он может выглядеть таким старым. Ему не могло быть больше сорока пяти.

  Норма могла остановить слезы не больше, чем остановить время.

  Питер швырнул выпуклый конец рулона к бордюру и взял ее на руки.

  «Уходи, великий придурок! Пойдем внутрь, а то соседи будут ходить со шляпами.

  На кухне она приготовила ему чай с тостами, а он рассказал ей, как добирался туда тремя транспортными средствами из Питерборо, последним из которых был фургон прачечной, направлявшийся с базы Королевских ВВС за пределами Грэнтэма. Он спросил Норму, как она поживает, сказал ей, как хорошо она выглядит в сине-оранжевом платье. Она немного похудела? Ну, это ее устраивало, этого нельзя было отрицать. Он спросил ее о Шине, и Норма сказала ему, что она на работе; спросил о Шейне и выглядел обеспокоенным, когда она рассказала ему о побоях, которые он получил. Только когда Норма сварила вторую кастрюлю, он спросил о Ники.

  На этот раз без слез, с ясным взглядом Норма рассказала ему все, что знала.

  Петр долго молчал, а потом спросил, начато ли следствие и отложено ли оно.

  Норма кивнула, и Питер одной рукой скрутил еще одну сигарету. — Если хотите, — сказал он, не глядя на нее и глядя на груду посуды, сваленную рядом с раковиной, — я мог бы остаться ненадолго. Хотя бы несколько дней. Я не буду мешать».

  Норма не ответила. Она не знала, что может подумать Шейн, когда выйдет из больницы. Ни Шина, если уж на то пошло — он был ее отцом, она должна быть довольна, но после стольких лет кто мог сказать?

  — Только до похорон, а? Я так и думал».

  — Хорошо, — сказала Норма. "Хорошо."

  Он протянул руку, чтобы коснуться ее, но она отстранилась.

  В шесть тридцать вечера Билл Астон нырнул в бассейн Портленда и проплыл первую из двадцати медленных, размеренных дистанций. Приняв душ и вытершись, он проехал небольшое расстояние до набережной Виктории и прогулялся с джек-расселами вдоль северного берега Трента. Учитывая все обстоятельства, день был не так уж и плох.

  Подруга Хана была на семь лет старше его. Светлокожая, с гибкими конечностями и блондинка, Джилл была разведенной женщиной с тремя детьми, которые ночевали у ее сестры. Она обучалась танцовщице, работала моделью; теперь она подрабатывала регистратором на Центральном телевидении и посещала уроки танцев четыре дня в неделю. Хану нравилось представлять, что он все еще чувствует запах пота на ее теле.

  — Каким он был тогда? — спросила Джилл. — Этот парень, Астон, с которым ты работаешь?

  — Ты имеешь в виду, что после того, как он избавился от цвета моей кожи?

  Она потянулась, чтобы погладить его грудь. «Что не так с твоей кожей? Это красиво."

  "Да хорошо." Хан ухмыльнулся. «Вы же не ожидали, что Билл Астон будет относиться к этому так же, как вы сейчас, не так ли?»

  — О, я не знаю. Джилл рассмеялась.

  "Не он. Сомневаюсь, что у него есть воображение.

  Джилл подняла ноги и скользнула попой немного дальше по кровати. — Тогда что он делает, руководя расследованием смерти этого ребенка?

  Но к тому времени Хан был не в состоянии ответить.

  18

  «Старомодная любовь». Вступительный рык тромбона Вика Дикенсона звучит как фанфары ярмарочного зазывалы, но как только фортепиано и бас переходят на плавный шаг, он достаточно уважительно подталкивает мелодию, всего лишь странный намек на бодрость, чтобы сдерживать сентиментальность; затем, перекатываясь из нижнего регистра с той терпкой хрипотцой, которая отмечает его игру, Эдмунд Холл проводит мелодию через второй припев, прежде чем обрезанные ноты трубы Руби Брафф начинают удлиняться и раскручиваться. Это то, что Резник понимает, потому что сейчас звонит телефон, и он неловко тянется к нему, ставя пульт на паузу, а затем бросая его себе на колени, где обиженный кот вздрагивает и прыгает на пол, одной лапой опрокинув блюдце с недопитой чашкой остывшего кофе.