На уровне выше Рози полировала столы.

  — Нет, вы не видели его прошлой ночью или нет, вы его совсем не знаете?

  "Либо. Оба."

  "Ты уверен?"

  "Определенный."

  — Ничего ему не говори, — сказала Рози, — это будет извращено задницей вверх и использовано против тебя. Хотя тебе повезло, ты взял меня в качестве свидетеля.

  — Сколько, по-вашему, было здесь вчера? — спросил Резник. "Дай или возьми."

  «Триста, может быть, больше. Конечно, не все сразу».

  «Ни один из них не носит шляпы».

  "Что?"

  "Пропусти это."

  — Этот тип, — сказал Гриффин. "Что с ним случилось? Я имею в виду, именно».

  Резник сказал ему кратко, но не совсем точно. Этого было достаточно, чтобы Гриффин скрестил ноги, а следы пота промокли на его рубашке. Если бы его галстук-бабочка мог свиснуть, то, вероятно, так бы и случилось.

  «Сотрудники прошлой ночью, — сказал Резник. «Кто-нибудь из них здесь сегодня? Обед?"

  «Мора. Никто из других».

  "Сегодня вечером?"

  «Все, кроме одного».

  «Лучше дайте мне список», — сказал Резник. «Отметьте на нем, когда они будут здесь, дни и часы. Домашние номера, если вы их знаете. Нам нужно поговорить с ними, как только сможем.

  Гриффин кивнул и подошел к бару. — Клиенты, — сказал он, поворачиваясь к Резнику. — Ты же не собираешься быть здесь и беспокоить их?

  — О да, — сказал Резник. «Я должен так думать. Но не волнуйтесь, кого бы я ни послал, я прослежу, чтобы он был должным образом одет.

  Раз или два, когда он был моложе, пятнадцати-шестнадцати лет, Кевина Нейлора охватила паника: один раз посреди людной улицы, другой раз в Брод-Марш-центре, в субботу днем. Все спешат вокруг него, снуют мимо, целеустремленные, занятые, точно зная, что ищут, куда идут. Нейлор стоял на месте, совершенно неподвижный, испуганный, не в силах пошевелиться, а они продолжали течь мимо него, эти люди, не видя его, даже не толкаясь в него: как будто его и не было.

  Примерно то же самое он испытал в тренировочном колледже, большом ролевом учениях, гражданских беспорядках, щитах и ​​дубинках. Другие офицеры-стажеры в джинсах и джемперах, притворяющиеся студентами, забастовщиками, которым это нравится. Шанс кричать, орать и атаковать. Так легко изображать эмоции, симулировать чувства, ненавидеть. Называйте лозунги, пока не покраснеете.

  Одетый в защитную одежду, занятый стратегическим отступлением, Нейлор стал мишенью. Застрял среди всего, что симулировало гнев, лица, конечности и тела, пролетающие мимо. Осколки стекла на асфальтированной земле. Вспышка пламени. Он стоял именно так, как был, пока огонь пытался поглотить его. Бодрствует и спит: неподвижен, пока его не вытащат.

  После этого был сеанс с психологом, разговоры о нервном срыве, непригодности; только усердие в его письменной работе помешало ему вернуться в класс.

  С тех пор ничего столь драматичного не повторялось. На работе, сначала в форме, а теперь и в штатском, в большинстве ситуаций вы просто реагировали, делали то, что, как было ясно, должны были делать. Лишь изредка события грозили сокрушить его и возможность возвращения паники; редко более чем на несколько мгновений за раз. В Форесте был кубковый матч, в котором не участвовали несколько тысяч болельщиков «Юнайтед»; около восьмидесяти юношей мчатся по Лесу к Хайсон-Грин в полумраке; в настоящее время.

  Две группы медсестер двигались между сменами, сдавая; крики о помощи, тележки, звонки; ширмы натянуты вокруг одного, затем другого; на сестринском посту телефон, который, казалось, никогда не переставал звонить и, казалось, никогда не отвечал. В основе всего этого Нейлор был в курсе почти немой болтовни с дюжины телеэкранов, одних и тех же банальностей, супружеской неверности и еще одного куска пирога между рекламными паузами.

  Ему пришлось уточнить у сестры, можно ли начать беседовать с дежурным персоналом; Линн Келлог ждала, когда же они уйдут. Хелен Минтон крепко схватила его за локоть и подтолкнула к своему кабинету. «Я знаю, что это важно, — сказала она, — но я была бы благодарна, если бы это заняло как можно меньше времени. То, что мы делаем, тоже важно».