Все эти годы, подумал Резник, он недооценивал его. Бедный злой Диззи. Совсем не футбольный болельщик, пивной хам — в душе Диззи был чем-то более серьезным, более трагичным, артистом, алкоголиком …

  — Почти кончился, — сказал Сильвер, постукивая лезвием ножа по банке с арахисовым маслом.

  Резник больше беспокоился о своей водке.

  — Тебе звонили, — сказал Сильвер, серьезно жуя.

  "Сообщение?"

  — Сказала, что перезвонит.

  "Она?"

  — Не знаю, как ты это делаешь, Чарли, — хихикнул Эд Сильвер. — Тянуть птиц в твоем возрасте.

  Резник взглянул на часы. Времени не было, но он хотел принять душ. Запах застоявшейся мочи все еще цеплялся за него, воспоминание о колеблющейся линии мела, которой было отмечено тело Догерти. Выражение лица Полины Догерти, улыбающейся: Видите ли, произошла ошибка . Такие родители, такие ситуации, чьи дети были похоронены высоко на холодной земле или разорены между кирпичными трущобами почерневших городов, что они когда-либо понимали? Что дальше онемения и после боли?

  Он бросил одежду на пол в ванной и включил душ на полную мощность. Глаза закрыты, игольчатые струи воды омывают его тело. Резник поднял температуру, повернулся лицом к ручью.

  Патель сидел возле реанимации, уставившись на свои ботинки. По крайней мере, лучше, чем слежка за пределами очередного анонимного склада или фабрики, идущая по следу 36 грубых пар широких джинсов с неправильной маркировкой. Тут кто-нибудь из слуг сует ему в руки чашку чая, сухарик; время от времени медсестра косо улыбалась ему.

  Через двойные двери со стеклянными панелями он мог видеть аппарат вокруг кровати Догерти, наблюдать, словно через воду, за ритуальными наблюдениями за кровяным давлением, температурой, жизненными показателями. Наблюдатели смотрели.

  Быстро прошли два доктора в белых халатах, развевающихся вокруг хорошо скроенных темных брюк, и переговаривались приглушенным, заговорщицким тоном. Консультанты, регистраторы, домовладельцы — Патель знал имена, но не понимал разницы. Его отец хотел, чтобы он стал врачом, долгими ночами проповедовал об этом, о чести, престиже. Восемнадцать часов в магазине на углу работал его отец, семь дней в неделю, каждый день, кроме Рождества, и все для того, чтобы облегчить жизнь его детям, легче, чем они были для него, приехав в Англию с немногим более чем именами, написанными на обратной стороне конверта. конверт. Добро пожаловать в Брэдфорд. Видишь ли, Диптак, ты получишь образование, твои братья тоже. Вы будете профессиональным человеком. Я буду гордиться тобой.

  После получения степени Патель подал заявление на работу в полицию, и поначалу его отец не был чем-то горд. Его друзья, некоторые из них, подвергли его остракизму, зарезали насмерть. Предатель! Слово преследовало его по улицам, где он вырос, нападало на него со стен; Однажды вечером, работая в семейном магазине, его лучший друг плюнул ему в лицо. Страстность этого была неожиданной, и боль все еще цеплялась за него, намного хуже, чем расистские шутки, которые его товарищи-офицеры без раздумий повторяли ему в лицо, крики «Паки ублюдок!» ему приходилось игнорировать большую часть дней своей жизни, большую часть ночей в городе.

  "Извините меня." Патель поднялся на ноги, когда два доктора вышли из дверей. — Простите, мистер Догерти, есть какие-нибудь перемены?

  Они смотрели на него так, как будто он мог быть там только по ошибке.

  — Есть какие-нибудь изменения в его состоянии? — спросил Патель.

  — Нет, — сказал один из врачей, уходя.

  "Что вы думаете?" сказал другой. «Банка до тыквы или после?»

  Ни шляпы, ни кроссовки не читали объявление, приклеенное скотчем к двери. Жаль, что без джинсов . Никакие шляпы, подумал Резник, проталкиваясь внутрь, должны быть своего рода кодом.

  Короткая лестница спускалась к центру, изгиб сидений и столиков слева, деки ди-джея справа, еще несколько ступеней вели вниз на главный этаж и к бару напротив. Поставив колени на резиновую подушку, светловолосая женщина полировала деревянный танцпол.

  Пара огней тускло светила из-под стеклянных полок в задней части бара. Рядом с Labatt's и Grolsch в холодном шкафу Резник заметил несколько бутылок чешского Budweiser, и его восхищение возросло на несколько ступеней.

  — Есть кто-нибудь поблизости? он спросил.

  «Слишком рано», — сказала женщина на танцполе, не удосужившись обернуться. «Приходи через час».

  — Значит, ты здесь один?