Он высказался вволю и довольный этим энергично заглянул в лицо каждого из гостей:

– Болтливость – это возрастное. Не обижайтесь.

Во время рассказа Александр Яковлевич заварил свой сбор в медном чайничке. Взбодрил его переливом в чашку и обратно и теперь с удовольствием разлил настой гостям:

– Не побрезгуйте. Не понравится – не пейте. Всё аккуратно собрано вот этими пальчиками. Листок к листочку, ветка к веточке.

Закончив церемонию, он аккуратно отхлебнул, зазывно закатив глаза, и наконец предложил начать разговор о деле:

– Ну, говорите, что вас ко мне привело? В толк не возьму, но чувствую, что дело серьёзное.

Супруги переглянулись и настроились на разговор. Наконец Ярослав Андреевич произнёс:

– Сын наш погиб, Андрюша. Нам нужна ваша помощь, Александр Яковлевич.

Смильтон сразу погрустнел:

– Так я и думал, что свершилось что-то страшное. Андрюша… Помню-помню. Бутуз такой активный.

Женщина вздохнула, слегка поджав губы:

– Давно он был бутузом. Сорок ему исполнилось за месяц до дня смерти.

Смильтон качнул головой:

– Сорок?! Как время бежит. Давно уже нет Андрея, батьки вашего. А теперь, стало быть, и его молодое воплощение загубили. Да, беда. Был я у старшего Андрюши на могиле недавно…, – он замолчал, явно почувствовав, что лишние слова сейчас ни к чему.

Гости не совсем поняли его «остановку», переглянулись и выжидательно уставились на хозяина дома. Старик сообразил:

– Нет, я не к тому. Просто так, к слову. Хорошо про вас подумал тогда. Всё чисто, прибрано, клумба красивая, цветы. К делу, к делу!

Юля закусила нижнюю губу и выразительно взглянула на мужа. Во взгляде явно прослеживался посыл: я ведь говорила, всё зря – посмотри, какой он болтливый, старый и немощный. Но супруг как будто и не уловил этого взгляда:

– Я считаю… Мы с Юлей считаем, что его убили. Я чувствую, что это вовсе не несчастный случай, как утверждает кое-кто в полиции. Просто всё ловко подстроено. Прошло уже больше месяца. А воз, как говорится, и ныне там. Полиция отделывается сказками, да отписками. По ним, по этим отпискам, все, абсолютно все денно и нощно занимаются исключительно нашим сыном, – Тумашов накрыл ладонью руку супруги и слегка сжал её. – Отписки, отписки, сплошные отписки. Я подозреваю… Мы подозреваем, что либо кто-то заинтересован, чтобы дело спустить на тормозах, либо в полиции теперь работают исключительно рвачи и бездари.

Ярослав замолчал, но вспомнив, добавил:

– Не думаю, что кому-то просто лень заниматься нашим делом. Я добился того, чтобы с самого верха пришла указиловка провести тщательное расследование.

– Но время уходит, – добавила практически загробным голосом Тумашова. – И с каждым днём шансы найти виновного тают.

– Мы хотим, чтобы его смерть не осталась безнаказанной. Неправильно это, несправедливо. Поэтому я к тебе… мы к тебе и пришли, Александр Яковлевич.

– Помогите нам, если сможете, – в унисон мужу добавила его половинка.

«Кхе-кхе», – старик прочистил ком в глотке:

– Чем же я вам могу помочь? Я уже не молод. Давно на пенсии. Знакомых в милиции, э-э-э… в полиции, в прокуратуре или в других ведомствах не осталось. Совсем никого. Какой из меня помощник? Сами видите, сижу в засаленных штанах, да занимаюсь всякими стариковскими пустяками. Хобби называется.

Тумашов потряс пальчиком и возразил:

– Отец всегда восхищался вашей прозорливостью, умом и способностью распутывать самые запутанные дела.

– Надо же. Приятно слышать. Мне он никогда этого не говорил.

– Субординация.

– Да, начальничек… Двадцать пять лет вместе служили. И двадцать из них он был моим непосредственным командиром. Давно это было. Давно… – старик уныло покачал головой. – Беда. Андрея нет. Внука убили. Несправедливость… – он потупил взгляд, отведя его в сторону, затем вновь взглянул на супругов: – Боюсь, что всё зря. Только опозорюсь. Не представляю, как и чем я могу помочь, – Смильтон вновь прочистил горло. – Кхе-кхе. У меня нет ни помощников, ни лаборатории, ни транспорта. И главное – у меня нет никаких прав вести расследование. Нет полномочий. Кто мне что расскажет, и кто меня будет слушать? Я – никто. Давно списанная по профнепригодности ищейка. Служебный пёс, потерявший зрение, нюх и сноровку. Допрос в таком деле должен проводить официальный следователь, а не дед с пасеки.

Но Тумашова трудно было переубедить. Он хоть и вздохнул глубоко, но продолжил гнуть свою линию:

– Александр Яковлевич, главное, чтобы вы согласились. Остальные вопросы я решу. Помните Лиходеева? Он теперь большая шишка в Следственном комитете, генерал.

–Лиходеев? Лёшка? Генерал? Неисповедимы пути господни.

– Он многим обязан моему отцу. Своим карьерным ростом, в частности. И вас хорошо помнит. Обещал помогать во всём.

– Ты уже с ним говорил обо мне?

– Говорил. Он, хоть и не сразу, но согласился. У вас всё будет. Всё, что вы пожелаете. Мне почему-то кажется, что вы, Александр Яковлевич, именно вы найдёте убийцу.

– Да-да, да-да. Неожиданно это всё…

– Александр Яковлевич, поймите, что в таком трудном деле только вы способны мне… нам помочь. Помогите! Чего ты молчишь? – обратился гость к своей супруге.

– Александр Яковлевич! Ради всего святого, – на глазах женщины появились слёзы, и она полезла в сумочку за платочком.

Старик задумался, теребя сухими пальцами отвисшую от старости мочку уха:

– Да-да, несправедливо. Сначала Андрей скоропостижно. Теперь Андрюша в сорок лет. Беда. Несправедливо. А убийца видит, что этот мир несправедлив. Потому и пошёл на это. Не боясь, пошёл. Не опасаясь за свою шкуру. Зло, кругом безнаказанное зло.

– Оно должно быть наказано, – вытерла слёзы Юля.

– Согласен, – вздохнул дед. – Только я вас должен предупредить: мне семьдесят девять. Альцгеймера, слава богу, нет. Деменции тоже. Хотя больной не всегда знает, что он болен, но, судя по всему, я прав. Дураком меня пока никто не называл.

– Александр Яковлевич…, – демонстративно прижал руку к груди Ярослав Андреевич.

– Да я это к тому, чтобы вы не держали затем на меня обиду, если дело не выгорит.

– Само собой, – шмыгнула носом Тумашова.

– Ай, беда! Ай, беда! – Смильтон в досаде хлопнул ладонью по столу. – Я же завтра улетаю. Билеты куплены. Человек ждёт.

– Что за человек? Родственник?

– Да нет. Я с ним списался.

– А что за дело?

– Родословную я составляю. Чего так смотришь? Не для себя стараюсь, для детей, внуков, правнуков. Смысл? Не хочу, чтобы нас считали Иванами, непомнящими своего родства.

– А Рига при чём?

– Нет, я не оттуда. Мои предки со времён Петра в Питере обитали. Но приехали они сюда из города Смилтене. С мужиком одним я списался. У него есть копия церковной книги. В ней записаны все, кто жил в этом местечке со времён царя Гороха.

– Александр Яковлевич, сдавайте билеты, – женщина произнесла это вполне уверенно. – Мы всё оплатим.

– Оплатите, оплатите… Эх, не люблю необязательность. А мужик время долго подбирал, чтобы я смог к нему приехать. Работает он пока.

– Дядя Саша…

– Ладно-ладно. Я понимаю. Это дело потерпит. Не прокиснет. Не смертельно. Ваше важнее. Несравненно важнее. Я понимаю.

Старик задумался. Тумашов переспросил:

– Так ты согласен нам помочь?

– Так-так-так, сказал бедняк… Я-то может быть и согласен. Но всё же подумать надо не только мне. Знаешь, Слава, ты… Нет, вернее, я… Я завтра буду ждать твоего звонка. Если ты не позвонишь, значит, передумал. Я не обижусь.

Гость нахмурил брови:

– Ничего не понял. Зачем мне ещё звонить?

– Знаешь, Слава, просто, когда ты ко мне шёл – ты жил в прошлом. А настоящее оно уже совсем другое. Боюсь, что, встретившись со мной сегодня, завтра вы можете пожалеть о своём решении. Стой-стой-стой! Ничего не говори. Если не передумаешь – звони. Позвони до трёх часов дня. Если не позвонишь, я полечу в Ригу.

Смильтон сидел в кабинете следователя СКР и листал дело Андрея Ярославовича Тумашова. Папка была толстой, но стоящей информации в ней было крайне мало. Тем не менее, прочитав документы один раз, Смильтон стал внимательно перечитывать их заново. В руках у него была записная книжечка и карандаш. По ходу чтения он иногда что-то записывал, произнося при этом: «Такс-такс-такс». За соседним столом сидела миловидная брюнетка. Она занималась каторжной для любого следователя рутиной: набивала в компьютере письма, повестки, постановления. На высокой спинке кожаного кресла висел её мундир с погонами капитана юстиции. Дверь резко отворилась, и в комнату с улыбкой на губах ввалился высокого роста полковник: