Слёзы, горячие и солёные, льются по твоим щекам, попадая даже в уши. Нос тоже начинает течь, и тебе стыдно за свои всхлипывания. Последние два дня, должно быть, стали слишком тяжёлым испытанием для твоего организма. Ты травмирован физически. Ты травмирован морально. И слёзы — это абсолютно правильная реакция.

Но разве мертвецы рыдают..?

Внезапно слышишь её голос:

— Ты погиб в результате теракта. Так что я говорю правду. Для всего остального мира тебя действительно больше нет.

Что? Не может быть…

— Но я не помню никакого теракта… — искренне недоумеваешь ты, вытирая рукавом слёзы.

Энни вздыхает словно врач перед тяжёлой операцией. И начинает свой рассказ.

— Когда ты отключился, Жан уговорил остальных запереть нас с тобой в одной из комнат таверны. Чтобы мы не могли сбежать, назначил охрану. Нужно было разобраться в ситуации. Вы слишком значимые лица, чтобы выносить этот случай на публику. Зная королевских, я была уверена, что они на это не пойдут, но Жан их уломал. Давил на то, что вашу королевскую полицию в последнее время и так недолюбливают. Психически-неуравновешенные убийцы — это явно не те, кто должны защищать высокопоставленных офицеров. То, что сделала… твоя «телохранительница», бросает тень на всю структуру в целом. И они порешили на том, что пойдут в твой дом и соберут как можно больше улик, и только потом примут решение.

Услышав слово «дом», ты снова чувствуешь ком в горле. Хоть твои слёзы понемногу подсыхают, теперь начинает щемить сердце.

О бедная бабуля Джун. Не такого конца она хотела.

Опрометчиво пытаешься сжать кулаки — и сразу чувствуешь боль от ожогов. Кожа начала затягиваться и требует полного покоя для процесса заживления. Поморщившись, ждёшь, что Энни скажет дальше.

— Я обработала и перевязала твои раны, Армин. И осталась ждать в таверне вместе с тобой, пока остальные вернутся. Они вернулись глубокой ночью. Жан дал мне сумку с твоей одеждой и сказал собираться. Он сказал мне увезти тебя туда, где нас никто не найдёт. Дал лошадь и повозку. Дело в том, что в доме они нашли одежду твоей… «телохранительницы». Нашли обгоревшие верёвки. Нашли голову старушки в саду и её обезглавленное тело. Мне очень жаль, Армин.

Энни выпрямляется и поворачивается к тебе. Поймав её взгляд, замечаешь: глаза девушки красные от недосыпа (…или слёз?), под глазами — тёмные мешки, а в зрачках — неподдельный ужас.

— Мне очень жаль… что ты через это прошёл, — говорит Энни. — В общем, этих улик было достаточно, чтобы сложить что к чему. Ещё при обыске тела в кармане Жаннет нашли твой медальон. Он тоже пригодился. Пфф, наверное, я говорю сумбурно. В моей голове это звучало чётче…

— Всё хорошо, продолжай, — просишь ты. Твой мозг удивительно легко воспринимает её информацию, несмотря на полную потерю душевного равновесия, — …пожалуйста.

— В общем, они решили не устраивать национальный скандал, с учётом всех революционных настроений. И, может, ты помнишь, как попросил Жана… дать «нам» уйти. Он понял тебя буквально. Поэтому он предложил устроить фальшивый теракт. Тела Жаннет, старушки и твоего погибшего товарища взорвали динамитом прямо в центре гостиной твоего бывшего дома. Врагов у вас и вправду полно. Не знаю, насколько это надёжно — я бы предложила пожар — но Жан заверил, что в кровавом месиве больше невозможно разобрать, кем были погибшие. Для убедительности даже кинул туда твой медальон за заслуги и одежду Жаннет.

В то, что ты только что услышал, очень сложно поверить.

— Постой, то есть… я больше не могу туда вернуться?

— Нет. Армина Арлерта больше нет. Твоё имя останется только на мемориале погибших разведчиков.

— Вот как… — снова глядя в потолок, ты обдумываешь полученную информацию. Тебе становится очень горько от мысли, что больше не сможешь увидеть Микасу, Жана, Конни, Хисторию… даже Хитч. Все они успели стать частью твоего мира. Но с другой стороны…

— Как интересно… Я столько раз подводил Жана, чуть не бросил его вариться заживо в бюрократическом котле… а он… — на твоём лице появляется улыбка — … подарил мне истинную Свободу.

Чувство благодарности наполняет тебя и разливается по телу.

Боже, храни Жана…

— И мне… тоже, — внезапно добавляет Энни.

— …хотя именно я убила Марко. Его лучшего друга.

После этих слов она внезапно начинает плакать. Такая невозмутимая и сильная этой ночью, сейчас она трясётся и задыхается от слёз.

— И теперь…. я чуть не убила тебя!!! Зачем… — хватая ртом воздух, пронзительно восклицает Энни, — Зачем только я попросила тебя поехать в этот дурацкий сад!

Энни снова утыкается лицом в свои колени.

Тебя бросает в жар. Словно забыв о своём бессилии, ты буквально выбрасываешь себя из постели, сползая на пол к той, ради которой готов убить. Ты готов сделать что угодно — лишь бы она не плакала.

Сидя на полу рядом с дрожащей от слёз Энни, подносишь к ней трясущуюся руку. Медлишь буквально секунду — и всё же кладёшь свою израненную ладонь ей на плечо, пытаясь подобрать в голове хоть какие-то слова утешения. Это непросто, ведь Энни закрывается от тебя, сжавшись в тёмный комок и беззвучно сотрясаясь в рыданиях.

Да, она совсем не такая, как ты. Она не может плакать открыто, слёзы — это не-до-пус-ти-мо. Плач для воина — под запретом. Вплоть до физического наказания. Но сейчас она ничего не может с собой поделать. Ты уверен: больше всего на свете она хотела бы покрыть себя непроницаемым кристаллом, лишь бы ты не видел её слёз.

— Энни, пожалуйста… — горячо шепчешь ты. Начинаешь гладить её по светлым волосам: — Энни, просто выслушай меня…

Она не отбрасывает меня… неужели… я ей не противен после того, что сказала Жаннет?

Немного осмелев от этой мысли, всё ещё гладя её по голове, ты пытаешься найти её ладонь.

Находишь.

Сердце замирает от того, что Энни позволяет сжать её. После всего, что ты сделал.

Ты мягко, но твёрдо тянешь её наверх:

— Энни, пожалуйста, встань.

Она послушно поддаётся. Хромая, подводишь её к грязному зеркалу. Сквозь боль от ожога ты крепко сжимаешь её руку, встаёшь к ней плечом к плечу и спрашиваешь:

— Что ты видишь в этом зеркале, Энни?..

Всхлипывая, она смотрит в отражение своими пушистыми ресницами. Её губы и подбородок дрожат, нос покраснел, а щёки блестят от слёз. Тем не менее она очень красива. И ещё ты с небольшим удивлением отмечаешь, насколько она ниже тебя. Привыкший смотреть на людей снизу вверх, ты так давно не видел Энни, что совершенно забыл об этом факте. Уголки твоих бледных губ приподнимаются вверх.

— Двух рыдающих идиотов, — улыбнувшись сквозь слёзы, отвечает Энни, и тут же пытается увернуться от зеркала: ей явно некомфортно.

— Постой, — мягко удерживаешь ты её, — Я спрошу по-другому. Ты видишь прошлое… или будущее?

— Я… я не знаю, — Энни опускает глаза вниз.

Тебе очень хочется, чтобы Энни поняла твой вопрос правильно. От этого зависит твоя судьба.

В упор глядя на Энни сквозь отражение, ты вдруг понимаешь, что должен сказать.

— Ещё два дня назад я стоял у этого зеркала и видел человека, который всех подвёл. Я видел труса и убийцу, отчасти предателя… Я видел того, кто позволил своему лучшему другу пожертвовать собой. Того, кто вынужден участвовать в манипуляциях, убивать и обманывать людей. Но я смотрел только в прошлое.

Ваши с Энни глаза встречаются в отражении.

— А сейчас… я стою тут и вижу человека, у которого больше не осталось даже имени. Знаешь, это, должно быть, звучит глупо, но … Моё прошлое словно умерло этой ночью. Оно разорвано в клочья тем динамитом. И знаешь, Энни, мне стало так легко, когда ты это рассказала… — ты вдыхаешь полной грудью, — Я — наконец-то — вижу будущее! И не понимаю лишь одного…

Сжимаешь руку Энни так крепко, как только можешь, невзирая на боль:

— … что мешало мне сделать это два дня назад? Месяц назад… или год назад? Почему, просыпаясь, я каждый раз пересчитывал свои грехи и заживо хоронил себя под их тяжестью, вместо того, чтобы смотреть вперёд и наконец-то начать жить?!..