…Солнце ослепляет тебя. Над головой — ярчайшая весенняя синева, без единого облачка. Впереди — всеобъемлющее море. Вокруг — лишь заброшенные бывшие бараки рабочих, которые восстанавливали порт. В одном из них обитаешь и ты. И больше ни души.

Ты, полусогнувшись, опираешься на колени и пытаешься успокоить бешено-бьющееся сердце и восстановить дыхание.

— Энни! — кричишь ты.

Потом ещё раз, и ещё. Ответа нет. Энни исчезла в неизвестном направлении. Её не выследить. Особенно, в том состоянии, в котором ты сейчас, учитывая её отличную форму.

Внезапно ударяешь себя по лбу: «Записка!».

С досадой поднимаешься обратно в комнату, по пути прихватив растение и флягу. Не снимая ботинок, садишься за письменный стол и смахиваешь письмо Микасе вместе с чернильницей на край стола.

Твои обычно ловкие пальцы не слушаются, они так же неумелы, как в первые дни в разведкорпусе.

Наконец, разворачиваешь записку и видишь четыре слова:

«Посади во имя Марко».

…

Кап.

Последняя чёртова капля в чашу твоего самообладания.

Кап-кап.

Да нет же, это просто слёзы. Удивительно, но они всё ещё есть, и текут легко, как никогда раньше.

Ты кладёшь записку на стол, и ложишься на кровать. Утыкаешься в подушку, и, обняв её, пытаешься приглушить свои рыдания. Как жаль, что рядом нет дедушки, который успокаивал тебя в моменты слабости. Или Эрена, который мог бы дать пинка и выбить всю эту дурь.

Тебе и без этого невыносимо тоскливо. Суровая реальность не оставила рядом никого, кроме Микасы. Но отчего-то после смерти Эрена вы только отдалились друг от друга, словно время, проведённое рядом, кажется неестественным и неправильным без него.

Микаса пишет тебе раз в неделю. Но всё, о чём бы вы не беседовали, сводится к Йегеру. Не найдя сил ответить на последнее письмо Микасы, ты отложил свою боль в дальний ящик. Однако сейчас имя «Марко» распахнуло его, и боль нахлынула с новой силой.

Ты знаешь, как погиб Марко. Ты видел это глазами Бертольда. И, если бы Энни не подчинилась Райнеру, то, возможно он был бы сейчас жив…

О, ты прокручивал в голове аргументы всех участников военных конфликтов миллионы раз. Ты становился на сторону то одних, то других, оправдывая самые чудовищные вещи и пытаясь понять… И да, в итоге ты практически полностью избавился от деления на чёрное и белое.

Но одно дело — просто рассуждать об этом, — однако, совсем другое — видеть, как хладнокровно убивают самого человечного, самого понимающего из всех кадетов. Не просто видеть, а казаться себе соучастником, просто из-за неспособности отделить свои воспоминания от воспоминаний Бертольда.

Ты простил их всех. И Райнера, и Бертольда, и, конечно же, Энни. Но, кажется, она не простила себя. И даже не в силах встретиться со своим грехом лицом к лицу.

Она не в силах попросить прощения у братской могилы. Где, конечно, нет останков никого из её жертв, но до конца времён будут увековечены их имена.

И ты решаешь сделать это за неё. Что ещё ожидать от услуживого Армина, тем более если это может быть поводом увидеть Энни снова.

Ты садишься на кровати, вытираешь слёзы засаленным рукавом, встаёшь, чтобы дотянуться до фляги Леонхарт, и начинаешь жадно пить.

«Странно, горлышко такое приятное на вкус», думаешь ты, и отчего-то в голову приходит дурацкая мысль, что этот сладкий вкус — ни что иное, как вкус губ Энни. Вот так, на расстоянии, и случился ваш первый поцелуй. Эта мысль тебя веселит и сердит одновременно. Ведь только что ты вновь оплакивал потерянных дорогих людей, а маешься такой дурью, идиот. Что с тобой не так, Армин?! Вода приводит тебя в чувство. Ты, наконец, находишь мужество признать, что недели отшельничества завели тебя почти на самое дно. От тебя воняет. Пора бы окунуться в море. Хотя чистой одежды почти не осталось. Как и пресной воды. Значит, нужно в город, да и лошадь застоялась, надо бы её погонять. В голове созревает план.

Хитч! Нужно найти Хитч! Выяснить, где остановилась Энни, чтобы я смог увидеть её после церемонии.

Но сперва море. Потом бритва. Следом новая рубашка. И, главное, визит к старому другу.

====== Глава 2. У дерева ======

Когда ты в последний раз был в городе? Хороший вопрос.

Навскидку — дней десять назад, не меньше. Тайком приволок оттуда повозку с провизией, не захватив разве что кипу писем, которая накопилась в твоём почтовом ящике за время отсутствия.

Ты точно знаешь их содержимое: наверняка там несколько приглашений от Хистории в приятно-пахнущих конвертах, гневные недоумения Жана с требованиями вернуться, куча официальных бумаг, которые ты уже успел всей душой возненавидеть.

Ты взял с собой только письмо от Микасы. Правда, оно так и осталось неотвеченным на твоём столе в заброшенном бараке на побережье.

От этого тебе неловко. Нехорошо-то как — проигнорировать последнего близкого друга. Мог бы ответить давным-давно, но откладывал-откладывал, и вот уже мчишься во всю прыть обратно в город, забыв обо всём остальном.

Ну хоть горшок ты взял. Закрепил его на седле перед собой, и ехать не то чтобы удобно, но в принципе можно.

«Поговорю с Микасой после церемонии», — обещаешь себе, чтобы как-то усмирить совесть.

Позади уже несколько часов пути: сперва на лошади, потом в грузовом вагоне паровоза, а затем снова на своей верной лошадке.

И именно сегодня, по пути в город, ты решаешь первым делом сделать то, что дольше всего откладывал: навестить место, где покоится часть Эрена. Нужно найти в себе силы поговорить с ним: отчего-то тебе кажется, что он услышит.

Наконец, ты на месте. Привязав лошадь, ты подходишь к тому самому дереву. Сердце сжимается от осознания, что сегодня тебе не хочется видеть Микасу. Ты хочешь быть один.

Погладив ствол дерева (он странно-прохладный несмотря на палящее солнце), встаёшь перед ним на колени, и, склонив голову, едва слышно начинаешь свою исповедь:

— Привет… Эрен. Прости, что давно не навещал тебя, но я просто трус, который не справился со своей болью.

Вокруг полный штиль. Не колышется ни травинки, и ты отчётливо слышишь, как лошадь отмахивается от мошек хвостом. Кажется, всё вокруг внемлет твоим словам, словно это затишье только для того, чтобы ты смог излить душу. Это побуждает тебя говорить громче:

— Ага, знаю, что самое лёгкое — выговориться здесь, ведь ты не можешь дать мне пинка. Поэтому я расскажу всё как на духу. А потом будь что будет…

Стоять на коленях очень уж неудобно, они сразу же начинают болеть — ты плюхаешься на землю и прислоняешься спиной к стволу дерева. Глубоко вздохнув, ты говоришь:

— Эрен, я мельчайших подробностях помню нашу первую битву. Нас, зелёных мальчишек и девчонок, бросили грудью на амбразуру. Как бы я хотел… чего бы это не стоило, стереть тот день из памяти. Но я всё помню. И помню, как ты сказал мне:

«Ты застрял в прошлом, Армин. Смотри в будущее. Больше мы не будем жертвами!»

Но я не могу, Эрен.

Не могу вылезти из прошлого. Не знаю, как начать.

С каждым годом я сплю всё хуже и хуже. Мои сны сводят меня с ума. Нет, мне снишься не ты. Отчего-то моё подсознание зациклилось на том адском дне, когда я стал колоссальным титаном. И каждый раз, видя во сне тот день, я то жарюсь дотла, то превращаюсь в чудовище. А ещё меня обволакивает горячая липкая чёрная смола и уносит куда-то вглубь, словно зыбучие пески. Из ночи в ночь меня преследует этот кошмар, и каждый раз я просыпаюсь в холодном поту.

Теперь я понимаю, отчего ты просыпался в слезах. Но ты, в отличие от меня видел будущее, а я — хоть убейся — вижу только прошлое! И это меня злит.

В порыве досады, ты вырываешь пучок травы из земли и сжимаешь его в кулаке до тех пор, пока он не превращается в тёплый зелёный комок. Ты отбрасываешь его прочь со словами:

— Я так злюсь, Эрен, что я готов вмазать себе по лицу, но это ничего не изменит. Хотел бы я, чтобы ты вправил мне мозги, как раньше. Но, видимо, пришло время быть большим мальчиком и разобраться с этим самому.