Перочинный нож, выбитый из руки Грэга, не упал на землю. Он остался висеть в воздухе. Подобно жалу скорпиона, его лезвие смотрело в сторону Бобби. Нож покачивался, но не падал, словно подвешенный на ниточке.

Малкольм взмахнул рукой, и нож пулей устремился в сторону Бобби.

– А-а-а-а! – завопил испуганный хулиган.

Нож врезался в асфальт между его ног. Лезвие вошло в дорожное покрытие по самую рукоятку, которая разлетелась мелкими обломками. Из асфальта торчал маленький кусочек клинка. Бобби дрожал и часто тряс головой. Руками он ощупывал мокрую ширинку брюк.

– М-м-м-м-а-а-а-м-м-м-а-а, – скулил он.

Губы его дрожали. По подбородку текла слюна.

– Если еще, хоть раз… – прорычал Малкольм.

Воздух вокруг него вибрировал.

Голос сестры, откуда-то издалека, помог ему успокоиться. Малкольм опустил руки и посмотрел на Джиллиан. Она смотрела на брата с удивлением, без тени страха. Малкольм помог ей встать. Они обошли мусорный контейнер, подняли сумки и, не оглядываясь, пошли домой. Только у самого дома Малкольм посмотрел в сторону магазинчика мистера Смайла, над которым, словно смерч, кружила стая черных птиц. Вдруг несколько из них спикировали вниз. Из тупика между магазином и складом выбежал орущий Бобби. Птицы летели за ним по пятам.

На другой день, известная троица – Найджел, Бобби и Грэг – в школе не появилась. Три дня спустя, в вечерних новостях по местному радиоканалу, передали информацию о пропаже трех подростков десяти – одиннадцати лет. На общем собрании школы, директор предупредил учеников и посоветовал быть крайне осторожными.

Только спустя неделю Малкольм и Джиллиан рассказали отцу, что произошло недалеко от их дома. Малкольм клялся отцу, что не знает, почему обычный нож, вел себя так странно, и что произошло потом.

После разговора с детьми, Джеймс зашел в кабинет и достал дневник, в который уже давно ничего не записывал.

Через неделю, когда жена и дочь уехали в Брайтон[1] за покупками, Джеймс, достал свой дневник и позвал сына.

Небольшой кабинет отца нравился Малкольму. В нем царили порядок и уют. Слева от двери кабинета располагался письменный стол, на котором, стоял компьютер и, всегда лежала пара книг. У стола стояло кожаное кресло на колесиках с высокой спинкой и мягкими подлокотниками. Справа от двери кабинета находился журнальный столик, а около него пара кресел. В центре журнального столика покоился круглый разнос, на котором стоял графин с жидкостью цвета крепко заваренного чая и два перевернутых стакана. Вдоль стен кабинета шли книжные полки. Единственное широкое окно, даже в пасмурный день давало столько света, что отпадала нужда в помощи настольной лампы во время чтения. Аромат старой кожи, книг и чего-то еще всегда витал в кабинете.

– Присаживайся.

Джеймс указал сыну на кресло.

– Думаю, это тебе пить еще рано.

Малкольм улыбнулся. На столе появился графин с апельсиновым соком и белая салфетка. На салфетку легли два скальпеля в пластиковой упаковке, ватные шарики, перекись водорода, маленькое блюдце и секундомер.

Малкольм с интересом и тревогой наблюдал за приготовлениями отца. Особенно его озадачили новенькие скальпели. Мальчик решил, что отец все расскажет и покажет сам. Он перевернул один из стаканов и налил себе сок.

– Тебе налить? – спросил Малкольм.

– Не откажусь, – ответил Джеймс с улыбкой.

Он отошел к окну, собираясь с мыслями. Малкольм отпил сок и поставил стакан. Мужчина молча смотрел в окно.

– Папа, – сказал Малкольм. – Ты меня пугаешь.

– Извини, сын.

Джеймс сел на второе кресло возле журнального столика, отхлебнул сок и шумно его проглотил.

– Я не знаю с чего начать, поэтому начну с вопроса, – сказал он. – Малкольм, ты мне доверяешь?

Джеймс сделал ударение на слове «доверяешь». Малкольм удивленно смотрел на отца. Он никогда не задумывался, над этим вопросом раньше, и теперь, не отрывал взгляд от его лица и медленно качал головой.

– Да, – сказал Малкольм, растягивая слова. – Папа.

– Тогда лучше один раз показать, чем сто раз рассказывать.

Джеймс пропитал ватный шарик перекисью водорода и протер им руки, особенно большой палец своей левой руки. Затем он положил шарик на салфетку и вскрыл упаковку скальпеля. На долю секунды лезвие коснулось пальца. Малкольм вздрогнул от неожиданности. На подушечке выступила кровь и медленно потекла на ладонь. Джеймс запустил секундомер.

Недоумение на лице мальчика росло. Он задавал себе простой вопрос, зачем отец это делает. Малкольм предполагал, что с ним снова будут разговаривать о случае возле магазина, но вместо этого он смотрел, как завороженный, на палец отца. Кровь перестала течь. Она стала темнеть, засыхая на вытянутом пальце.

Джеймс выключил секундомер и повернул его к сыну. Мальчик недоуменно смотрел на циферблат. Цифры замерли на отметке сто сорок восемь секунд. Мужчина взял вату и осторожно протер руку и палец. Он старался не касаться пореза.

– Как часто ты резал пальцы, Малкольм?

Мальчик посмотрел на свои руки. Он помнил, что когда они с отцом строили бумажные модели самолетов и кораблей, точно резал пальцы, но почему-то эти воспоминания не оставили ярких картин в памяти.

– Не помню, папа, – ответил он честно. – Наверное, часто.

Он разглядывал пальцы своих рук, без единого шрама, и не понимал, куда клонит отец. Джеймс пододвинул к сыну запакованный скальпель.

– Сможешь порезать большой палец, как я? – спросил он, понимая, что его просьба звучит странно. Мальчик испуганно и удивленно смотрел на отца.

– Зачем?

– Если честно, я знаю, каков будет результат, но я бы хотел, чтобы его увидел ты.

– Если я порежу палец, у меня пойдет кровь!

Джеймс постучал по секундомеру.

– Как долго будет идти кровь? – спросил он.

Малкольма озадачивал разговор. Он спешно пытался вспомнить те моменты, когда случайно резал пальцы бумагой или другим острым предметом. Он помнил вид своей крови. Сразу после пореза ему хотелось затолкать палец в рот. Когда он доставал палец изо рта пореза уже не было. Он вспомнил, как жгло руку, когда его полоснул ножом Грэг. Когда они с сестрой добрались до дома, рана исчезла. О происшествии напоминал рваный рукав, испачканный кровью.

Малкольм долго смотрел на скальпель и палец отца.

– Вот еще один фокус, – сказал мужчина. – Его ты повторить не сможешь.

Он надавил на свой палец. Мальчик видел, как разрезанная кожа вновь разошлась, и кровь опять выступила на пальце. Одна капля упала на блюдце красной кляксой.

– Полного заживления раны не произошло.

– Затолкай палец в рот, – сказал Малкольм. – У меня так быстрее заживает.

Джеймс рассмеялся, затолкал порезанный палец в рот и запустил секундомер. Он пододвинул секундомер ближе к сыну. Взрослый мужчина сидел напротив сына и выглядел забавно, держа большой палец руки во рту. Когда пошла сто двадцать третья секунда, мальчик остановил секундомер.

– Можешь вынимать, – уверенно сказал он. – Уже зажило.

– Поверь мне, сын, представление еще не закончено.

Джеймс вынул палец изо рта. Он повернул его порезом к сыну и надавил. Парез снова открылся. Мальчик смотрел на отца с интересом. Он не понимал, что хочет показать ему отец. Любопытство взяло верх.

Мальчик взял скальпель и вскрыл упаковку. Он поднял ватный шарик, намочил его перекисью водорода и обработал руки. Малкольм пару секунд нерешительно смотрел на свой большой палец, затем осторожно поднес скальпель и надавил. Острое лезвие не причинило боли. Рубиновая жидкость окрасила сталь. Вновь появилось желание засунуть палец в рот. Малкольм уже собрался это сделать, но отец остановил его.

– Постой, смотри на палец.

Малкольм не поверил глазам. Рана начала затягиваться. Кровь больше не шла. Мальчик взял ватный шарик и вытер палец, внимательно изучая его. Порез исчез. Джеймс поднес к пальцу сына свой, на котором виднелась рана от скальпеля.