– Миледи.

– Добро пожаловать в Винтерфелл, мастер Сноу, – сказала она, и он посмотрел на нее, словно пытался понять, не лжет ли она. И на самом деле, Али пыталась понять то же.

========== Рейнис ==========

297 З.Э. – Королевская Гавань.

Рейнис могла винить только себя в хаосе, который возник, когда вереница ее компаньонок, слуг, стражников и огромные подводы с багажом достигли подножья Холма Эйгона. Дорога к воротам Красного замка и так была тяжелой, но теперь кругом сновали толпы простонародья, как и множество богатейших купцов, и все кричали, веселились, бросали цветы им под ноги, потому что это была не просто какая-то процессия, это ехала принцесса, и если что и умела Рейнис, так…

Ну, она всегда знала, как устроить интересное представление. Цветы на земле были в основном розами, гвоздиками и пионами, купленные в лавках по всему городу, и уже увядавшие под жаром солнца, обжигающего сверху. Их лежало так много на дороге, что та казалась красной, а не коричневой. Они все равно в итоге будут раздавлены в кашу, так почему бы не устроить поездку повеселее, чем эта медленная проходка? Скольких еще детей она может благословить? Она думала, что имей она божественные силы, то уже давно бы их проявила, в каком-нибудь более интересном виде, например, одним касанием исцеляя больных или призывая молнии с неба.

– Мой добрый сир, – обратилась она к рыцарю, ехавшему слева от нее, – мне бы хотелось добраться до дома до вечера, а вам?

Ренли Баратеон приподнял темные брови, глядя на нее, и слишком поздно поймал ее хитрую улыбку.

– Ваша матушка насадит вашу голову на пику на стене, – резко предупредил он, когда она дернула поводья и пришпорила коня, наклоняясь вперед. – Как и мою. У вас вообще нет сердца, дорогая леди…

Она рванула вперед как молния еще до того, как он успел закончить свою насмешливую нотацию, вырываясь вперед от почетного караула и остальной процессии, и послышался хор воплей от мужчин, которые должны были ее охранять, и хор радостных криков от толпы, и Мераксес, ее любимый песчаный жеребец, красный как огонь, быстро перешел в галоп, обычно запрещенный в пределах городских стен, из-за опасности вызвать столпотворение. И душная толпа, и дома, лавки, запах пота и гнилых фруктов, и все эти высокие стены вдали – все пропало, и может она и была теперь в тени Эйгона, но она чувствовала себя свободнее, чем когда-либо с тех пор, как они покинули Королевский лес, и искренняя широкая улыбка засветилась на ее лице.

Матушка говорила, что она была похожа на ее мать, Лорезу Мартелл, Солнце Дорна, когда улыбалась вот так, а бабушка утверждала, что она походила на Черную Берту, с этой победительной, радостной улыбкой, но Рейнис не могла этого представить, глядя в зеркало, так что ей приходилось полагать на их слово. Она никогда не беспокоилась о том, как может выглядеть. Мужчины и мальчики говорили ей, что она была самой красивой девушкой, что они встречали, самой прекрасной девушкой в мире, с тех пор, как она расцвела в двенадцать лет. Рейнис им не верила, конечно, потому что хоть ее и обвиняли в тщеславии как минимум раз в неделю, но она не была настолько глупой, чтобы считать себя прекраснейшей из дев Вестероса со времен Века Героев…

Но не неплохо было чувствовать себя одной из самых красивых девиц мира. Можно чувствовать себя кем-то, и при этом не являться им в точности. И очень часто, она так себя чувствовала.

Она, наверное, была всего в паре минут от ворот, когда из боковой улицы вылетел Лорас Тирелл на белом коне, словно рыцарь из песен, и одним только огромным телом своего жеребца смог перекрыть ей путь и заставить бедного Мерри перейти на кентер, а потом на ход, трясясь, фыркая и качая головой.

– Знаю, мальчик мой, – сказала ему Рейнис – она назвала своего жеребца в честь дракона, когда ей было пятнадцать – и потерла его густую шелковистую гриву, желая успокоиться так что быстро, как он.

Ее платье было одним из лучших и скроено весьма соблазнительно, но оно не годилось для скачек верхом, не больше любого другого платья. Женщины не гоняются верхом. Большинство женщин никогда не ездят верхом. Большинство женщин целыми днями работают на солнце, истекают кровью, выходят замуж, снова истекают кровью, раз за разом рожают детей, истекая кровью каждый раз, снова работают, а потом умирают не более чем в двух лигах от места, где родились. У Рейнис Таргариен есть все богатство и власть мира, а она даром тратит свое положение, репутацию и имеющийся ум на то, что скачет верхом по Холму Эйгона. Она почти слышала голос матери. «Ты могла упасть и сломать шею. Ты могла затоптать какого-нибудь беднягу на улице. Ты могла устроить панику.»

– Сколько раз я говорил, не пытайтесь ставить против Хайгардена, – протянул Лорас, снимая шлем – только такой самовлюбленный мальчишка как Лорас может носить шлем в спокойной поездке по городу к замку, подумала Рейнис, но при этом восхищаясь видом его густых каштановых локонов, сияющих на солнце. Лорас был не для нее, но на него все же приятно было взглянуть. Наверное он был бы еще приятнее, если бы не был так похож на сестру, что они казались близнецами, но казалось, что Мейс и Алерия Тиреллы могли производить детей только одной и той же внешности.

А она и ее родной брат не могли отличаться более.

– Я не ставила на свою победу, сир Флориан, – сказала она без особой горячности. – Я только надеялась, что так будет чуть побыстрее.

– Ваш дядя сказал мне, что за такую выходку вас следует выпороть кнутом, – задумчиво заметил он.

– Уверена, вы встанете на мою защиту, милорд, – очень сладко пропела Рейнис, когда их нагнал Ренли, задохнувшийся, но ухмыляющийся, сир Левин Мартелл отставал от него менее чем на корпус, с ним были два оруженосца, потом появились несколько золотых плащей, раздались крики, вопли, нотации, и Рейнис постаралась принять как можно более пристыженный вид скромной девочки, тут и там послушно кивая и повторяя: «Это было необдуманно с моей стороны, милорды, согласна» самым честным тоном, пока Лорас прятал смех под приступом чихания, а потом ей пришлось подъехать к дамам и ехать с ними плотной группкой под приглядом, будто в любой момент кто-нибудь мог попытаться сбежать.

Обычно Красный замок был жесток к женщинам, поэтому Рейнис понимала их тревоги. Но большинство ее товарок по путешествию, из которых кого-то она знала с детства, вроде Аллирии Дейн, уже бывали здесь раньше, а те, кто не были, что ж, Робин Баратеон выразилась лучше всех.

– Какая жуть, – заявила старшая из племянниц Ренли, первенец Станниса Баратеона и Джейн Сванн, которой было тринадцать, но она уже была невероятно высока ростом, почти в шесть футов, с квадратным лицом, черными локонами и синими глазами ее отца, но при этом полностью лишенная его привычки говорить только если надо сказать что-то чертовски важное. Может ее и называли Робин, но при рождении ее назвали Робертой Баратеон, в честь ее покойного дяди, и она наследовала от него нрав, телосложение – никто не назовет Робин изящной – и общее отвращение ко всему таргариеновскому.

Рейнис обожала Робин, и полагала, что с каждым днем и девочка с неохотой привязывается к ней все больше. Она подумывала молить мать выпросить у лорда Станниса и леди Джейн отправить девочку с ней на Север. Робин было тринадцать, она была уже достаточно взрослой, и несомненно станет большим утешением (и источником бесконечного веселья) в Винтерфеле. Ну, Рейнис могла просто указать ей на Берона, и та растерзала бы его, как собака кость. Робин ясно дала всем понять о своем презрении к дому Старков за отказ присоединиться к Баратеонам в восстании четырнадцать лет назад.

– Ты не можешь такое говорить, – воскликнула сестра Робин, Кассана, мрачная Касс, которая была почти копией матери, не считая более темных волос и синих глаз, она ехала рядом с ними на пони, так как ей было всего девять. – Робин, неприлично оскорблять чужой дом…

– Отстань, Касси, – нахмурилась Робин. – Не Рей же его построила.