Она хотела бы, чтобы она могла быть такой же с Рейнис и Эйгоном, но в ней было слишком много от ее матери. Она любила своих детей. Она все бы для них сделала. Но они были принцессой и принцем. На них накладывались ожидания. Сбежать от этого было нельзя. Элия хорошо знала, что такое бремя долга. Она всегда несла его лучше многих, во всяком случае, так говорили. Теперь же она не была в этом уверена. Теперь она каждую секунду беспокоилась. Теперь она лежала по ночам и думала, что может быть ее мать ошибалась. Что она была недостаточно сильна, чтобы пройти сквозь огонь и не обжечься.
– Что тебе приснилось? – прошептала она своей дочери, чьи всхлипывания затихли. Рейнис обычно была таким радостным, веселым ребенком, умным и сообразительным для своего возраста, но по ночам, как знала Элия, Драконий Камень был странным и пугающим, с этими каменными горгульями и змеями, и морем, что билось о скалы под их окнами.
– Пожар, – пробормотала Рейнис, вытирая нос. – Он хотел пожрать Эгга.
Эгг – так Рейнис звала Эйгона. Элия не знала, было ли это потому что его имя звучало для нее, как Эгг, яйцо, или потому что он родился лысым, с большой головой. Теперь Эйгону было шесть месяцев, и его голову покрывали серебристые волосы. Он больше не был похож на яйцо, но имя приклеилось. Элия не была против. Сама она когда-то целых четыре года называла Дорана Дорном, предполагая, что их родину назвали в честь него.
– Огонь, хотел пожрать Эйгона? – дыхание Элии щекотало ухо ее дочери. – Ну, это глупости, милая моя девочка. Знаешь почему? – она легонько поцеловала горячую бровь Рейнис. Она всегда была горячей, словно в лихорадке, которой у нее не было.
– Почему? – спросила Рейнис.
– Потому что Эйгон – маленький дракон.
– Нет, – Рейнис была ошарашена.
– Так и есть, – кивнула Элия. – Однажды он отрастит чешую и улетит, сама увидишь. Он унесет тебя за Закатное море и обратно. Его дыхание будет таким жарким, что будет плавить замки, – теперь она улыбнулась, и Рейнис моргнула, а потом улыбнулась яркой детской улыбкой.
– Мама обманывает.
– Но ты ведь больше не боишься, так? – она некоторое время гладила волосы Рейнис, прижимая ее к себе. – Попытайся уснуть. Буря пройдет к утру. Сама увидишь.
Сверкнула молния, но теперь Рейнис не волновалась – она положила голову на грудь Элии и за несколько минут уснула, дыша ровно. Элия водила пальцами по густым темным локонам дочери и пыталась уснуть сама. Но она уже много лет не была маленьким ребенком, и никто больше не прижимал ее к себе, заверяя, что все будет хорошо, что буря пройдет. Ее живот скрутило от звука дождя за окном.
Она задумалась, шел ли дождь там, где был сейчас Рейгар. И отсюда она снова сорвалась.
В последнее время ей всегда снился Харренхол, и снова Рейгар стоял перед ней, взяв ее руки в свои. Его руки были нежными, всегда нежными, сколько бы он не тренировался с копьем и мечом. Спустя едва месяц после рождения Эйгона, когда она второй раз за два года едва не умерла, она снова чувствовала себя слабой и маленькой, словно ребенок, которого он пытался утешить. Она выдернула свои руки из его, с трудом стараясь сохранять самообладание. Она никогда не плакала перед ним, даже когда была не в себе от боли и макового молока, и не станет плакать теперь.
– Элия, – сказал он, и ей хотелось бы, чтобы в его голосе была хотя бы тень стыда, хоть капля беспокойства, хотя бы малость недовольства. Только не эта тихая, твердая уверенность, как будто он знал что-то, чего она не знала. Конечно, он знал. Она только думала… Она думала, что ее брак не будет таким, где ее будут открыто унижать при всех, дабы снискать благосклонности девочки четырнадцати лет.
– Элия, посмотри на меня.
Она так и сделала, и к ее облегчению, ее глаза оставались сухими. Хорошо. Она не сломается и не станет рыдать перед ним. Ее не так просто сломать. Он не заставил ее сломаться на людях, когда сотни взглядов были направлены на нее, когда все ждали, что она содрогнется, рухнет под тяжестью позора, невзрачная дорнийская жена Рейгара, которую наконец-то отвергли ради дикой северной красоты. Он не увидит ее сломленной и наедине. Конечно, подлинного уединения в их жизни не было никогда, даже когда они были одни. Этого не позволяло их положение в обществе.
– Я понимаю, что ты расстроена, – нежно сказал Рейгар. Нежно. Ей хотелось плюнуть ядом ему в лицо. Оберин бы ей поаплодировал. Вместо того она чуть задрала подбородок, словно могла посмотреть на него сверху вниз. Она была женщиной малого роста, а Рейгар был высок, почти неуклюже высок. Она не могла бы посмотреть на него сверху вниз даже если бы попыталась. Но она могла попытаться. Ее челюсти сжались, и она продолжила молчать.
В первые дни их помолвки она почти сочла его мальчишкой, ужасающе наивным и не знающим жизни. Она была старше него на два года, путешествовала куда больше него, большему научилась, думала она. Он будет однажды королем, но она не была какой-то глупой лордской дочкой, чтобы лепетать о его красоте и тихой грации. Она была принцессой в собственном праве, ровней ему, а не какой-то пешкой. Неужели она так его недооценила? Неужели она была так слепа? Что еще он замышлял, у нее за спиной?
– Но я заверяю тебя, – продолжал Рейгар, – я не желал зла. Я не хотел оскорбить тебя, Элия…
Она едва не ударила его, резко отстранилась, и он замер. Она не подняла руки. Нет. Она станет королевой. Она никогда никого в своей жизни не била, и не собиралась начинать. Она не позволит ему утянуть ее на дно, унизить ее, втянув в пошлую ссору, словно они какие-то… какие-то простолюдины. Нравится им это или нет, они не были простолюдинами. Они должны были быть примером всему королевству, а сегодня его примером оказалось оскорбить ее, дабы короновать девчонку Старк королевой любви и красоты. Неужели он сошел с ума?
– Не хотел оскорбить меня, – повторила она за ним, и с облегчением отметила, что ее голос не дрожал, только был чуть визгливее, чем ей бы хотелось. Она не позволит ему отмахнуться от нее, как от какой-то истерички. У нее было право злиться на него. – Не хотел оскорбить – как это могло быть хоть чем-то другим? Рейгар, – она взяла себя в руки. – Если ты желаешь завести любовницу, – теперь ее голос был твердым и ровным, – ты можешь это сделать. Но не пытайся делать любовницей невесту Роберта Баратеона, к тому же у всех на глазах! Как еще ты думал, это воспримут? Как еще думал, люди это поймут?
Элия не была романтичной маленькой девочкой. Они с Рейгаром никогда не любили друг друга. Они делили ложе из долга, да, но иногда они демонстрировали привязанность друг к другу. Она не была несчастна в эти два года ее брака. Она всегда считала себя достаточно счастливой с ним, Рейнис и Эйгоном, на Драконьем Камне. Он всегда относился к ней с добротой, учтивостью, уважением, положенным жене и будущей королеве.
Они редко ссорились, всегда стояли горой друг за друга при дворе и перед людьми. Он никогда не требовал от нее того, что она не могла ему дать. Но любовь? Нет. Она давно оставила на это надежды. Любовь редко случалась в таких браках, как у них, но дружба и взаимоуважение, этого стоило добиваться, и она была довольна собой, что добилась этого.
Она никогда не предлагала ему открыто завести любовницу, но она посмотрела бы на это сквозь пальцы, не стала бы портить от этого их брак. Следовало приносить какие-то жертвы, когда выходишь замуж за будущего короля.
Это было другое. Совсем другое. Эйрис демонстрировал всем своих многочисленных любовниц, но даже он никогда не делал ничего подобного.
– Любовницу… Элия, я не собираюсь заводить любовницу, – сказал он ей, совершенно серьезно, и она посмотрела на него. Он вздохнул и встал. – Я приношу извинения, если причинил тебе какую-то боль. Я заверяю тебя, миледи, я никогда не подвергну опасности твое положение как моей жены. Тебе нечего бояться. Просто, просто есть что-то, что я не могу… – он печально покачал головой, словно это она оскорбила его. – Я объясню все со временем. Прошу прощения. Я оставлю тебя с твоими дамами.
