Она полагала, что она и так уже плохая мать. Если бы она была бастардом, вряд ли бы она простила тех, кто зачал и родил ее. Если бы она была бастардом, она до сих пор жила бы на Севере, на нее бы не смотрели, не обращали внимания, и может быть она грела бы постель какого-нибудь лорденыша или работала на кухне, или учила бы маленьких высокородных девочек женским хитростям, но ее бы никто не выбрал, не знал, не обратил бы внимания. И к счастью, в каком-то смысле. Это было бы счастье, быть невероятно, отвратительно, благословенно скучной и обыденной, и неважной для жизни Вестероса.
Теперь о ней обязательно кратко упомянут в истории, какое-то пустое предположение о ее распущенности, и какой-нибудь безмозглый старик напишет: «Леди Лианна, злополучная любовница короля Рейгара, оказалась в полнейшем одиночестве в Красном замке, и бастард на ее руках ничем не гарантировал ее будущее». О ней будут петь непристойные песни, о волчице, отхватившей себе принца-дракона, и ее имя ругательством будет слетать с их языков, и может быть три или четыре поколения Старков будут предупреждать своих непутевых дочерей, что они могут «закончить как Лианна Зимняя Роза, что сбежала на юг и обрела там погибель».
И в конце концов, лет через сто, какая-нибудь маленькая девочка сочтет все это ужасно романтичным и восхитительным, как она считала сказки старой Нен о коварных рыцарях, непокорных дамах, чудовищных зверях, которых следовало уничтожить, ужасно романтичными и восхитительными. Но не только ей придется с этим жить. Старая Нен предупреждала, что дети держат в кулачках сердца своих матерей. Этот ребенок держал ее сердце, ее горло, ее рот, уши, глаза – все. Она не полюбила его немедленно, как в первые увидела, когда ему было всего пять дней, и кормилица удивлялась, что он протянул так долго.
Нет, она не полюбила его, но она его узнала, и это было хуже. Она не видела следов Рейгара в своем мальчике. Сначала она боялась, что найдет, но теперь думала, что это было наказание пострашнее. Все, что она видела в нем, была она сама. Ее глаза, ее нос, ее уши, а все, что было ее, то и Брандона, Неда и Бена, это Старк, это волк, и если бы он был сыном кого-то другого, сыном Брандона, Неда или даже Бена, если бы он был законным, желанным, любимым, он был бы гордостью для любого. А вместо этого он ее позор, а она его позор, и все только хуже от того, что она не могла его стыдиться, потому что он держал ее сердце в своем маленьком бледном кулачке, и он сжимал его крепче и крепче с каждым днем.
Она назвала своего несчастного маленького волчонка, что держал ее в плену, Беном, на его шестой день от роду. Просто Беном. Теперь ему было шесть недель, и хоть он еще был маленьким и болезненным, он продолжал расти, твердо и решительно. Он пил молоко и от нее, и от кормилицы, спал, будил ее по утрам, и смотрел на нее своими серьезными серыми глазами, еще не обвиняющими и гневными, но однажды… Часть нее хотела, чтобы он всегда оставался таким, потому что однажды он начнет ходить, говорить, и узнает достаточно, чтобы называть ее матерью, предательницей, шлюхой – «как ты могла так со мной поступить, так могла ты родить меня, из-за тебя мне не знать покоя, только тени того, что мог бы иметь».
Она думала, что наверное это так по-матерински – вкладывать слова в уста ребенка, который еще не может даже произнести своего имени. Она надеялась, что она не будет таким, как Рейгар или Брандон. Она была неправа, когда надеялась на дикого маленького воина. Она надеялась, что он будет тихим, спокойным и терпеливым. Надеялась, что он предпочтет книги и свитки мечам и кинжалам. Она надеялась, что однажды он сможет ее простить, понять, что она была просто девочкой, неважно, расцветшей или нет, что она не поняла, пока не стало слишком поздно, что если бы она могла, она сочинила бы ему историю посчастливее. И она надеялась, что он не узнает своего отца.
Лианна ходила по комнате с Беном на руках, пытаясь успокоить его. Она терпеть не могла терять его из виду, была в ужасе, что ему причинят боль, заберут его, что она никогда не увидит его снова. Элия была достаточно к ней добра, позволила ей держать его в люльке у ее кровати, чтобы она могла сама за ним ухаживать, что не разделила их, не угрожала им, что не пыталась использовать Бена против нее. Но Элия уехала, и Лианна знала, что дамы королевы могут и не проявить к ней милосердия. Она была достаточно дружна с Эшарой и Нимеллой. Эшары не было при дворе уже многие месяцы, а Нимелла уехала утром вместе с Элией.
Она не знала, что будет, когда вернется королева. Состояние Рейгара ухудшалось, а не улучшалось, с тех пор как его раненым и изувеченным привезли в Красный замок. Когда она услышала, его раздирали приступы смеха и слез. Роберт погиб. Рейгар, может и не был мертв, но и живым его назвать сейчас было нельзя. Если – когда – с Штормовыми Землями разберутся, Лианна знала, что внимание будет обращено на нее и ее ребенка, и что тогда будет с ними, и как станут называть Бена? Не Таргариеном и не Старком. И не Блекфайром. Бен Уотерс, Бен Сноу – какая разница? В любом случае его жизнь не будет легкой. Обстоятельства его рождения вызвали восстание. Больше тысячи погибших. И вся эта кровь волнами накроет ее и ее сына.
Иногда она пела ему, хотя песни оставляли горький привкус на ее губах. Она меняла слова, чтобы они лучше ему подходили, вкладывала в стихи сотни похвал и лживых слов для него, говорила, что любит его, знает, что он любит ее, что они никогда не расстанутся, все, чтобы успокоить себя, а не плачущего ребенка в ее руках. Иногда у нее заканчивались слова, и она садилась на кровати и закрывала глаза, и молча плакала вместе с ним. «Я пытаюсь быть хорошей для тебя» - хотела она ему сказать. «Я пытаюсь быть той, кого ты полюбишь и сможешь гордо звать матерью, но я не могу…»
И как она могла? Она не была уверена, что остался хоть кто-то, кто мог ее любить, а меньше всех – ее собственный сын. Она знала, что должна есть, умываться, видеть солнечный свет, но чаще было проще только сидеть, глотая невыносимую скорбь, и ждать. Она ждала и раньше, и ничего хорошего из этого не вышло. Иногда она представляла себе, как рисует тогда смеющееся чардрево на щите, вместе с Бендженом, хихикая и строя планы посреди ночи, и ей хотелось ворваться в шатер, пнуть ногой лампу, схватить саму себя и начать ее трясти, пока не застучат зубы и не закатятся глаза.
Через два дня после отбытия королевы ее пожелала видеть леди Алис. Алис была песчаной дорнийкой, с темной кожей, но зелеными глазами ее отца Фаулера. Она была маленького роста, предпочитала аквамариновые и бирюзовые цвета, и всегда носила ленты в волосах, собранных в толстую темную косу, спускавшуюся к ее талии. Алис была старшей из трех дочерей и по ройнарским обычаям должна была унаследовать земли ее матери. У Алис была легкая, приятная натура, и это было видно по тому, как она входит в комнату с мягкой выжидательной улыбкой, словно ожидая какого-то сопротивления, просто чтобы поразвлечься.
Если она ожидала чего-то подобного от Лианны, то была горько разочарована. У Лианны едва хватило сил переодеться перед ее визитом, и войдя, Алис обнаружила ее у окна с Беном на руках, глядя как Дейна Полосатая гоняется за чем-то по каменной дорожке внизу. Алис настояла, чтобы они вышли в сад, жалуясь на духоту комнаты, и хотя она позвала было кормилицу, увидев лицо Лианны передумала и сама подхватила его на руки, щебеча о его хорошем поведении и миленьком кругленьком личике: с каждым днем он становился все крупнее.
Они сидели под грушевым деревом. Лианна никогда не любила груши, но Алис нарезала для нее одну маленьким медным кинжалом, Бен лежал в корзинке рядом с ними, солнце падало на его бледное лицо.
– Ешьте, – сказала она. – Вам нужно набраться сил, миледи. Дети – утомительные создания, мои сестры могут подтвердить.
– У вас нет детей, – ответила Лианна, с неохотой откусывая кусочек.
– Я не замужем, – согласилась Алис, – может быть это изменится, когда я вернусь домой, а может я просто назову наследником племянника. Но с другой стороны, такое всегда вызывает вражду между маленькими кузенами, и к тому же я всегда хотела выйти за кого-нибудь из дома Уллеров, – ласково улыбнулась она. – Мой дом имеет неприятную привычку родниться с домом Дейнов, но после глупого безрассудства сира Люцифера в Марках, думаю, надо принять меры.
