«Они бегут» - это не оказалось смертельным приговором для штормовых лордов. Насколько они знали, Баратеон поделил свою армию на три отряда. Один стоял у Черного Приюта, сдерживая людей, посланных ее братом, которых, вместе с армией Вилей, вел по Костяному Пути Люцифер Дейн, рыцарь Горного Приюта, надеясь застать Штормовые Земли врасплох тем, что не пошли через Принцев Перевал. По крайней мере, Принцев Перевал они бы уже прошли. Теперь же не было ясно, сумели ли они пробраться через Костяной Путь и вышли ли из Марок. Дорнийцы не единственные люди, привыкшие грабить в тех краях, и Дондаррионы били как молнии, которыми были украшены их гербы.
Вторая часть стояла к северо-востоку от Грандвью, где Тирелл и Редвин медленно, но верно оттесняли людей Грандисона к Штормовому Пределу. Они никак не могли предотвратить грядущую осаду, но они определенно отодвигали ее наступление, пытаясь выиграть Штормовому Пределу время собрать людей и припасы для обороны. А третья часть блуждала где-то на южных границах Королевского лета, возможно, найдя укрытие у Фелвудов, а может быть в Бронзовых Вратах. Ричард Лонмаут уже несколько раз с большим воодушевлением предлагал сжечь Фелвуд дотла, или начать казнить всех жителей по одному, пока они не выдадут, где располагается Баратеон, а Графтон предложил прочесать Бронзовые Врата в его поисках и удвоить награду за головы штормовиков.
Вполне вероятно, Малый совет решит прибегнуть и к тому, и к другому, хотя имел место великий страх – если они потеряют Лонмаута и Графтона, то лишатся еще двух умелых военачальников. Может быть числом они все еще превосходили повстанцев, Элия вспомнила старую поговорку своей матери (правильной она была или нет): «Тысячи мышей рванут прочь, поджав хвосты, стоит появиться единственной кошке». Она все больше боялась, что Роберт Баратеон и был той самой кошкой. Восстание, которое должно было быть подавлено много месяцев назад быстро становилось легендарным среди простонародья. Можно было подумать, что повстанцы швыряют деньги и целуют младенцев, пока едут мимо, и может быть, в какой-то мере так и было.
Часть ее испытывала облегчение, что Роберт, его люди и наемники еще не бились в ворота их города. Они были слишком немногочислены, разбросаны, вдали друг от друга, чтобы объединиться и напасть вместе. Здравый смысл и разум давали четко понять, что восстание обречено. Ей казалось, что до этого многие годы, но через несколько коротких лет оно вспомнится, как что-то быстротечное, едва заметное. Она должна была думать о будущем. О мирном будущем, где она все еще будет королевой, и у Вестероса все еще будет король Таргариен. Она должна была это помнить. Роберт должен понимать, что поражение будет единственным для него исходом. Он должен был это понимать.
По меньшей мере, Рейгар больше не считал это нелепой и пустячной докукой, отвлекавшей его от его истинного предназначения – выращивания трех драконов. Со смерти Коннингтона он стал другим. Жестче, подумала она, хотя было еще не понятна, была эта жесткость железом или медью. Ее не было рядом, когда ему сообщили вести, но когда она пошла его искать, она нашла его у Лианны, и слава богам, она успела прийти вовремя. Она до сих пор не была уверена, что собиралась сказать девчонка, но она видела лицо Рейгара. Элия видела мужа рассерженным раньше. Рассерженным, раздраженным, встревоженным, обиженным.
Но это не был холодный гнев, к которому она привыкла. Это было бешенство. Она не представляла, почему он пошел к Лианне Старк, услышав новости, какого возможного утешения он, по его мнению, от нее ожидал – думал ли он, что узнав о смерти одного из его друзей, она внезапно смягчится к нему и снова примет в свои объятья? А может он думал, сказать ей, что Роберт убил его, в надежде, что она проклянет его как убийцу и изменника? Может, он пытался доказать, что кровь была не только на руках Рейгара?
Но кто же послал лорда Джона, подумала она горько. Ты. Нравится тебе это или нет, ты послал этого человека в битву вместо себя, человека, который, и ты это знал, боготворил тебя, поклонялся тебе, как божеству – и Роберт его убил. Он взмахнул молотом, но это твои действия привели к смерти Коннингтона. Но теперь для нее это не имело значения. Коннингтон мертв. Это было шоком, но не настолько, чтобы она разразилась рыданиями или даже притворилась скорбящей. Они даже не нравились друг другу, о любви и речи не шло. Она не пришла в восторг и даже не была довольна известию о его смерти, но она и не станет ощущать вины за недостаток сожалений о нем.
И все же, увидев Рейгара, она была встревожена. Что тогда сказала Лианна?
– Вот и хорошо, – выплюнула ему в лицо девчонка. – Хорошо, я рада, может теперь ты поймешь – все еще думаешь, боги на твоей стороне? Надеюсь…
О чем бы она там не надеялась, никто не услышал, потому что Элия силой одного только взгляда сумела заставить сира Барристана немедленно вбежать в комнату, молчаливого, сурового взгляда: «вы хотите, чтобы все это случилось опять, сир?» - и Селми встал между ними двумя, и Рейгар ушел, а Лианна сказала:
– Ничего бы он не сделал, ваше величество, – она ровно смотрела на нее, обхватив живот. – Он никогда ничего не делает, наш король.
Может быть.
С тех пор прошло два месяца. Первая скорбь Рейгара утихла, но ярость оставалась. Он даже не прикасался к арфе. Он начал собирать в косу свои длинные светлые волосы. Она не знала, смерть Коннингтона была причиной, или просто понимание, что не случится быстрой и решительной победы, о которой он спокойно распорядится издалека, и после которой пребудет в Штормовые Земли, дабы судить и казнить всех и вся, кто остался. К ней вернулись воспоминание о другой фразе ее матери: белым ручкам Рейгара придется приняться за черную работу. Она подумала, что ему это было труднее выносить, чем ей. Он никогда не испытывал желания доказывать, что он король-воин.
Мысль, что богов не волнуют его желания, для него была в новинку.
За пределами королевской септы бушевал ветер, отражаясь от стен и крыш. Он сорвал с нее вуаль, и Нимелле пришлось бежать, чтобы поймать ее, и Алис склонила голову от надвигающейся бури и схватила Элию за руки, пока они бежали по камням снова внутрь. Нимелла уже сняла плащ, прикрывающий ее рубаху и штаны, держа его в руках. У нее была привычка тренироваться с копьем каждый день перед ужином, и несколько недель с ней можно было найти Лианну Старк. Но Лианна Старк теперь была на шестом месяце, и даже неосторожная Нимелла не рисковала махать рядом с ней копьем.
И судя по всему, чем больше становилась Лианна, тем злее должна была Элия быть. Теперь не было вопроса, что будет, если у Рейгара родится ребенок. Ребенок уже был. Может быть, Рейгар унаследовал слабое семя Эйриса, может быть ребенок никогда не будет дышать, не издаст свой первый крик, но это будет твердое, бесспорное доказательство неверности Рейгара. И это была просто неверность, постоянно напоминала она себе, просто связь, иначе она сошла бы с ума. При дворе не было мужчины, женщины или ребенка, которые не знали бы, что Лианна не хотела здесь находиться. Многие из них верили, что любовь Лианны к Рейгару увяла и умерла в секунду, когда Эртур Дейн поразил Брандона Старка. Это не было полной правдой, но Элия была довольна, что так говорили. Не было бы ничего хуже, если бы придворные вдруг начали шептаться, что Рейгар верит, что возрождает заново Эйгона Завоевателя и его сестер.
То, что она больше проводила времени, думая о бастарде Рейгара, и Эйгоне и его королевах, чем о собственных детях, выворачивало ее наизнанку. Она не хотела, чтобы у них оставались воспоминания о ней, как о беспокойной и озлобленной, об их отце как о вечно отсутствующем или осыпаемым бранью, об их бабушке, как о сосланной на Север. Она пыталась проводить с ними по крайней мере час в день. Это было больше, чем в свое время могла проводить с ними время ее мать. Она никогда не сомневалась в любви Лорезы Мартелл к ней и ее братьям, но она не могла быть одновременно принцессой Дорна и матерью. Они говорили или с одной, или с другой.
