– И что же теперь делать?

– Думать, Гриша! Обязательно думать, прежде чем тащить в рот всякую дрянь! Анализировать, кто выкопал этот колодец и для какой цели? Контролировать, что ты пьешь и кто тебе наливает! И не надеяться на прикрывающих. Они не Боги, хотя очень стараются…

– Артём Аркадьевич! У меня голова идёт кругом от Ваших нравоучений!

– Голова кругом – это хорошо, Гриша! Значит ты ещё живой! Побудь в теньке, охолонись немного и подумай над своим поведением! Второй раз может и не повезти!

Распутину почудилось, как его ноги отрываются от земли, тело безжизненным кулем переваливается через парапет, руки плетьми безвольно свисают и он проваливается в этот зев, стремительно уменьшающийся до люка БТР.

– А-а-а-а, – застонал Григорий, цепляясь за железные скобы.

– Тихо, Айболит! – шикнул на него срывающийся голос Ежова. – Ишь ты! Очнулся и сразу вопить! Держи вот лучше водички – прогони сушняк, жертва клофелина…

– Ну что, оклемался?

Голос Ежова звучал непривычно участливо и даже заискивающе. Распутин приподнялся на локте и огляделся. Какая-то новостройка-недостройка. Потолок высокий – под четыре метра, помещение большое, на пять окон, стены кирпичные, без единого признака отделки, как и бетонный пол. Окна завешаны маскировочной сетью, сквозь нее пробивается летнее солнце и развеселое птичье чириканье. Суровый армейский интерьер, пригодный для походной палатки, но не для особняка – несколько ящиков из под выстрелов к РПГ, раскладной стол, пара стульев. Рядом с аскетичным убранством, как существо из другого мира, посреди зала вызывающе желтеет добротный кожаный диван – единственный гражданский аксессуар. Именно на нем изволил возлежать Распутин. Кроме Григория и Лёхи, в комнате никого не было, но по узнаваемым звукам, доносящимся из окна, было ясно, что территория обжита суровым мужским коллективом, идеально освоившим наиболее яркие и выразительные обороты великого русского языка. Ежов сунул в руки Распутину бутылку с минералкой и медленно опустился на крошечный раскладной стульчик, закрыв его полностью.

– Облажался я, Айболит! – вздохнул майор, уронив глаза в пол, – как есть облажался. Даже предположить не мог, что этот эскулап окажется таким шустрым. Его абреки и кунаки опознали нашего человечка, присматривающего за тобой, срисовали нашу броню в засаде, вот и сложили 2+2. Как тебя спеленали, я даже не заметил. Слава Богу, все выходы заранее под контроль взяли, поэтому вовремя увидели, как этот полунемец бегом к себе в госпиталь рванул, а потом машина из ворот вывернулась и за город попылила. Вот мы к ней и пристроились, позаимствовав местный тарантас. Километров пятнадцать крались, чуть не упустили, но зато какой мы там шалман разворотили благодаря тебе! Полноценное отделение охраняло, с пулеметом и граником. Только не ждали нас, расслабились, а потом и поздно было. Зато теперь всю цепочку знаем. Этот Вуле работал в косовском докторате два года, отбирал девчонок по медицинским показаниям. Сами к нему шли, представляешь?! Анализы. Обследования. А он картотеку с их данными сплавлял потрошителям. Потом получал заказ. Вызывал нужного донора, якобы, для дополнительного обследования-лечения. Выписывал направление, организовывал сопровождение, скоро узнаем куда… Кафешантан, в котором ты побывал – местная бандитская хаза Рамуша Харадиная. Арди – его связной. Туда приглашали особо ценных, предназначенных для выкупа, опаивали, как тебя, и вывозили за город, сбивали группу и переправляли в полевой лагерь сепаратистов на горе Юник, на границе с Албанией.

– Кого-нибудь нашли? – попытался спросить Григорий, но издал невразумительное мычание. Сухой язык, будто из наждачки, с трудом провернулся во рту.

Впрочем, Ежов всё понял без слов.

– Нашли твою потеряшку, – улыбнулся он довольно. – Повезло ей с медицинским образованием, вот и оставили, как бесплатную рабсилу ухаживать за самыми ценными пленниками. Когда твою тушку привезли и разгрузили, она узнала своего спасителя и такую истерику закатила – за полкилометра было слышно. Всех боевиков собрала в кучку, всех постовых отвлекла, здорово помогла группе захвата. Пока косовары на это представление смотрели, а потом ее от тебя отдирали, мои ребята уже оказались у них за спиной. На всю ликвидацию ушло меньше минуты. Отработали, как на полигоне.

Распутин от изумления глупо раскрыл рот. Он не мог поверить, что кто-то может за него переживать так, чтобы пренебречь опасностью, исходящей от десятка отморозков, каждый из которых – ходячая смерть. Он ведь на неё почти не смотрел и ни разу не разговаривал. Ну да, два раза назвал дурой. Великолепное основание для высоких трепетных чувств!

– А где она? – прохрипел прорезавшимся голосом Григорий.

– Отдыхает. Еле уговорил! Приказать пришлось. Совсем девчонка измучилась. Почти двое суток рядом с тобой сидела, откачивала – давление мерила, системы ставила…

Только сейчас Распутин заметил стоящий в углу хорошо знакомый медицинский штатив с бутылками и гибкими шлангами, на сгибе локтя – примотанный тампон с пятнышком крови, а ниже – торчащий из под гнутых ножек дивана край медицинской утки.

– Да-да, – проводив взгляд легионера, кивнул Лешка и лукаво улыбнулся, – и переодевала, и обтирала, и утку за тобой выносила… После всего, что с тобой тут делала, она, как порядочная женщина, просто обязана выйти за тебя замуж! – и с облегчением захохотал…

Лицо Распутина залила краска и он ляпнул первое, что пришло в голову.

– А почему не в госпитале?

– Потому что ещё остались незавершенные дела, требующие держать всех в одном кулаке, под охраной и подальше от любопытных глаз, – посерьёзнел Ежов. – Из нашего госпиталя врачи просто обязаны были передать тебя французским коллегам, а в твоей безопасности в НАТОвском лазарете я совсем не уверен… Во всяком случае, пока вся муть, что мы со дна косовского пруда подняли, не уляжется. Проблемы будем решать по мере их возникновения. До конца недели приказом французского командования ты прикомандирован ко мне, если надо – командировку продлим. Спокойно отдыхай и не дёргайся!

– А Айвар?

– Соскучился?

– Не то чтобы очень, но как-то нехорошо мы расстались, слишком поспешно, не удалось даже попрощаться, а очень хотелось…

– Думаю, эта возможность тебе предоставится, – ухмыльнулся разведчик, – на “малине” Харадиная, кроме твоей потеряшки, мы нашли ещё такой сувенир… Этот “борец за свободу”, оказывается, похищал, обменивал на выкуп и убивал не только сербов, но и албанцев. Твой Айвар затащил в кафе к Арди главу местного клана Мусаи, когда тот пришел к нему, как к врачу. Ты представляешь, в какое дерьмо влез твой доктор! Вот этого дядечку мы и обнаружили на вилле, ощипанного, но ещё относительно целого. Нам он нахрен не впёрся, так как занимается чисто криминалом, но использовать его как инструмент сам Бог велел. По своим каналам дали знать его семье, что готовы обменять на “доктора”. Так что Айвара албанцы нам пообещали доставить в ближайшее время. Сидим – ждём.

– Так вот почему мы не в расположении…

– Соображаешь, Айболит. Ну что, встать-то сможешь? Давай помогу!

При переходе в вертикальное положение пол опасно накренился, как палуба корабля во время качки. Вестибулярный аппарат шумно жаловался ушам на свою немощь, но руки Ёжика были крепки, и Григорий упал на них доверчиво, как в детстве падал в руки отца, ни мгновения не сомневаясь, что его подхватят и удержат.

– Ничего-ничего, Гриша, – ласково приговаривал майор, половчее перехватывая гришкино обмякшее туловище, – я после контузии целый месяц на карачках путешествовал, говорить не мог, думал, скоро лаять начну, – и замолчав, Лешка вдруг неожиданно добавил, обращаясь в коридор к кому-то, стоявшему за его широкой спиной, – а-а-а, привет!

Обхватив друга за шею и подтянувшись на непослушных руках, Григорий выглянул из-за спины Ежова и вдруг увидел Ангела. Нежное, невесомое создание стояло, опершись о косяк, и смотрело на него изумрудными глазами, в которых плескалось столько сострадания и участия, что Распутин зажмурился, отгоняя видение, но когда открыл глаза, фигурка не исчезла, а приобрела отчётливые человеческие очертания. Вокруг иссиня-черных волос ангельского лика сиял светящийся ореол заходящего Солнца, прячущегося за худенькой спиной. Казалось, солнечные лучи просвечивают тело насквозь, создавая иллюзию абсолютной бесплотности и воздушности. Черты лица, попадающие в тень, были размытыми и неопределенными, отчего огромные глазищи выделялись особо, приковывая к себе взгляд, без остатка растворяя в себе всё окружающее пространство, поглощая бренное тело и бессмертную душу Григория…