– Давно покойника отпевали?

– Какого ещё покойника? – Ефим завертел головой, будто ожидая найти упомянутого в комнате.

– Значит давно, – кивнул я и потащил слабо упирающегося дьякона в спальню. – Или не отпевали вообще.

Обычно люди умирают чаще всего именно в спальнях, ну или в больнице, но тут явно не тот случай.

Спальня. Пол устлан древними плетёными ковриками из разноцветных тряпок. В углу двухспальная кровать с металлической сеткой, заправленная периной, сверху беспорядочно скомкано тяжёлое, ватное одеяло.

И тени. По стене, у кровати пляшут извилистые тени, которым просто неоткуда здесь взяться. Стоит сосредоточить на них взгляд и они расползаются, прячась по углам.

Такое иногда случается с каждым. Краем глаза вдруг замечаешь, что в углу комнаты набухает тьма, тянется костлявыми руками к твоей шее. Пугаешься, дёргаешься, резко поворачиваешься – никого нет. Пусто.

Грохнулась о половицы книга, сорвавшись с деревянной полки. Упала на несколько других, уже валяющихся на полу. Задребезжало стекло, дёргаясь и норовя выскочить из оконной рамы. Из под кровати раздался протяжный стон. Ефим встрепенулся, но вырываться не стал, памятуя прошлые разы. Только тихонько всхлипнул.

Слегка подталкиваю священнослужителя вперёд, он плюхнулся на колени прямо посреди комнаты, всплеснул руками и набрызгал святой воды на коврик. Такой грубости, как ставить святошу на колени, я не планировал, видимо дьякона просто не держат ноги от страха.

– Начинай.

– Что начинать? – не пытаясь встать пятится назад, подальше от кровати.

Он не видит пляшущие на стене тени, но давящую ауру прекрасно чувствует. А ещё, начинающуюся прямо за порогом комнаты, неестественную тишину. Она словно обволакивает липким покровом, трётся о кожу, набивается в рот тугим комком. Говорить тут трудно. Каждое слово приходится прямо выталкивать из себя. Такое не может не пугать.

– Да читай уже, – теряя терпение говорю приказным тоном, глазами показывая на крест у него на груди.

Закончивший духовную семинарию человек сходу должен догадываться, что в таких случаях имеется ввиду, а дьякон пялиться на меня, как баран на новые ворота. Неужели прогуливал уроки? Наконец он заметил куда я смотрю и его задумчивые морщины разгладились, парень вспомнил, что он оказывается лицо имеющее церковный сан.

– А… О… Молитвами святых… отец наших, Господи… Иисусе Христе Боже… наш, помилуй нас. Аминь, – неуверенно запинаясь начал Ефим.

Вокруг его головы тускло блеснуло золотое пламя. Ого! А парень-то, действительно верит. Может не достаточно истово, но какая-то искра в нём есть. Собственно, за другого Николай и не попросил бы. Видимо, увидел в племяннике неразвитый зачаток духа.

Дьякон сбился, начал заново, запинаясь ещё больше. Золотое сияние потускнело, скукожилось и опало.

– Не, так не пойдёт, отче, – я немного поморщился обращаясь к парню моложе меня «отче», но надо же хоть как-то подбодрить слугу божьего. – Есть что-нибудь из писания, что тебе особо нравится?

– Ага.

– Читай, – и легонько толкнув его в плечо добавил. – И глаза открой, что жмуришься?

А сам в это время вынул из кармана осколок «того самого зеркала», с отшлифованными краями, чтобы не порезаться, и верную «Zippo». Чирк. Зелёный огонёк заплясал над серебром зажигалки. Подставляю зеркало так, чтобы свет огонька отражался на стену.

Тени над кроватью стали темнее, зашевелились, приподнялись к потолку. Теперь их может увидеть любой.

– Святый Боже, – Ефим напрягся, но, к его чести, удрать не пытается, даже вяло взмахнул в сторону теней уже давно высохшим пестиком. – Что это?

– Читай, – кладу ему руку на плечо и чуть сжимаю, чтобы дьякон почувствовал поддержку.

Многие люди, впервые столкнувшиеся с неизведанным или ужасным, теряются, превращаются в инертную массу не способную на сопротивление. Но есть и такие, как например один мой знакомый «вор в законе», совсем недавно посетивший «третий этаж», кто попадая в стрессовую ситуацию, наоборот, обретает новые силы. Те в ком спрятан стальной стержень. Стоит поместить такого в безвыходную ситуацию и он вдруг превращается из мямли в воина, который скрутит мамонта голыми руками.

– Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится говорит Господу: "прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!", – теперь у священника выходит лучше, даже запинаться перестал.

Золотой огонь над головой Ефима яростно вспыхнул, заставив меня прищуриться. Тени же над кроватью поблекли, постепенно сжимаясь и тая.

– Силён бродяга! – одними губами произнёс я, чтобы не отвлекать дьякона.

Понятно почему архимандрит решил помочь племяннику. Не ради родственных уз, а углядев в парне силу веры, дух жизни и волю победителя.

И совсем не важно, что именно произносит адепт веры – мантры, суры Корана, стихи Псалтыря, да хоть ругань на фене, которую обязательно зарядил бы Бобёр, увидев пляшущую тьму на стене. Главное – сила человеческого духа. Именно она сдвигает горы, иссушает реки и побеждает в схватках, а вовсе не чёрные закорючки на пожелтевшей бумаге.

Воочию наблюдая, как истончаются тени, как произносимые слова заставляют их уменьшаться и тускнеть – Ефим, что называется, расправил крылья. Голос гудит мощью, над головой стоваттный нимб, глаза – два белых фонаря. Я немного отстранился, чувствуя как жжёт кожу сквозь одежду.

Тьма съёжилась, посветлела, скаталсь в комочек и исчезла. По комнате прокатился тяжёлый вздох. Лампочка в прихожей засветила ярче, будто на неё подали более высокое напряжение.

Ого! А племянничек то, круче дяди будет. Тот, помнится, минут тридцать возился, а потом я его ещё час в сознание приводил.

– Ну всё, – ободряюще хлопаю по плечу Ефима, а второй рукой прикрываю глаза от света, что источает парень. – Молодец. Прекращай и можешь вставать. Зло побеждено.

– Пресвятая троице, помилу… А? – парень тоже ощутил произошедшую в комнате перемену, но всё ещё с подозрением приглядывается к кровати. – Точно?

– Ну можешь ещё водичкой тут побрызгать, если осталась.

Ефим глянул на, давно пустую, чашу в руке, разочарованно цокнул и поднялся, облегчённо расправив плечи. Сияние над ним до конца не исчезло, превратившись в мягкие, обволакивающие кожу блёстки.

– Спасибо.

– Да не за что. Основную работу ты сам сделал.

– А вы кто, собственно? – и спрашивает уверенно так, требовательно, будто это не он пару минут назад дрожал как осиновый лист. Только опомнился, в себя пришёл, и сразу права качать. Вот они нравы современного духовенства.

– Неважно, – отмахиваюсь, прячу зеркало и зажигалку в карман пиджака.

– И часто у вас такая «работа»?

– Именно такая? Редко. Стараюсь не возится с мелочами.

– Мелочами? – дьякон наконец рассмотрел мой потрёпанный костюм и призадумался, что же это за «немелочи», если я после них выгляжу словно бродяга. Задумчиво оглядел черепки посуды разбросанной по полу, книги упавшие с полки, и уверенно выдал. – Вы экзорцист.

– Нет, батенька, это ты экзорцист, я просто постоял рядом. Удачи.

Ефим глядя, что я уже собираюсь уходить вдруг встрепенулся.

– Постойте. Извините, а у вас есть ещё… – неуверенно показывает пальцем на карман пиджака куда я положил артефакты. – Чтобы видеть. Я заплачу.

Заплатит. Вот умора. Боюсь Моцарт затребует со святоши такую цену, что весь местный епископат не соберёт. Торговец не жалует официальные конфессии. Но дело даже не в деньгах, пожалуй я бы смог купить артефакты, не афишируя для кого они предназначены.

Дело в колёсиках.

Да-да. В маленьких таких, вспомогательных колёсиках, что цепляют к детскому велосипеду чтобы ребёнок не падал пока учится ездить. Постепенно юный велосипедист набирается опыта, но если колёса в какой-то момент не снять, то он так и будет на них надеется, никогда толком не выучившись держать равновесие при езде.