— Вероятно, мадам. Но смею надеяться, что мои слова не разойдутся с делом.

— Жаль, что я этого, вероятно, не увижу, — вздохнула Катрин, опустив уголки губ. — Но, быть может, вы поделитесь со мной парой историй, когда я вернусь за мужем? И если нам повезет встретиться вновь?

На несколько мгновений между ними повисла тишина, нарушаемая лишь слабыми дуновениями ветрами.

— Мне казалось, вы говорили…

— Планы изменились. Я вынуждена выйти в море с первым же отливом, но муж не сможет меня сопровождать. Такой путь ему теперь не по силам. Благодарю, лейтенант, — добавила Катрин, сворачивая в сторону городской площади. — Дальше нам не по пути.

Навязываться он не стал. Лишь кивнул — на глаза вновь упала тень от шляпы — и ответил:

— Попутного ветра*, мадам.

— Благодарю, — повторила Катрин и пошла по мостовой, не оборачиваясь.

Следовало ожидать, что если эта встреча не станет последней, то следующая произойдет при не менее подобающих обстоятельствах. Но Катрин Деланнуа появилась в тот момент, когда Джеймс Норрингтон ожидал этого меньше всего.

Комментарий к II

*Вообще эта идиома звучит как «Fair winds and following seas».

========== III ==========

Корабль подходил к острову Сен-Марте́н с северо-западной стороны, обогнув его по широкой дуге и намереваясь бросить якорь в заливе Маригó. Южная половина острова принадлежала голландской колонии, но после постоянных морских стычек между Англией и Голландией, тянувшихся на протяжении двадцати с лишним лет, капитан посчитал неразумным швартовать английский военный корабль у голландского причала. Если им вообще стоило швартоваться хоть где-нибудь, кроме берегов английских колоний.

Ветер раздувал паруса, унося голоса далеко вперед, и трепал едва виднеющиеся над изломанной линией побережья белые флаги Новой Франции. Капитан долго рассматривал их в подзорную трубу, погрузившись в известные ему одному размышления, а затем приказал:

— Командуйте, лейтенант.

— Убрать паруса!

Матросы засуетились на мачтах, убирая и крепя брамсели. Ярды тяжелой сероватой парусины медленно поднимались вверх и сворачивались у рей.

— Йо! Хо! Хо!*

— Привестись к ветру!

Корабль поворачивал медленно, ложась на курс бейдевинд и подходя к месту стоянки на марселях и парусе бизань-мачты. От носа расходились волны с белой пеной и разлетающимися далеко над водой брызгами, искрящимися на солнце, словно драгоценные камни. Тяжелые рубины на тонкой линии ключиц. Странная мысль, ведь вода была невесомой и почти прозрачной, а те камни будто налились кровью и, казалось, должны были оставлять такие же темные кровоподтеки на коже.

Странная и крайне неуместная мысль. Ведь она была женой другого мужчины.

— Отдать якорь!

Тот ударился о воду с наветренной стороны, поднимая новые брызги.

— Спустить шлюпки!

Весла поднимались и опускались в четком, отточенном годами морских походов ритме, и с каждым рывком, с каждым плеском, возникавшим при столкновении изъеденного солью дерева с водой, очертания города становились всё четче. Толпа у пристаней распадалась на отдельные фигуры, в какофонии голосов с трудом, но уже различались отдельные выкрики, и медленно проступали отдельные линии на белых с синевой флагах.

Капитан предпочел остаться на борту «Разящего», избавив себя от необходимости разговаривать с начальником порта, проверять воду и провиант и следить за их погрузкой в шлюпки под беспощадным солнцем. В последние дни он вообще старался не покидать каюты лишний раз, сетуя на бесконечное и ненормальное на взгляд любого англичанина лето и предоставив подчиненным восхитительную возможность не только страдать от солнечных и тепловых ударов, но и распоряжаться делами так, словно капитана у них и не было.

— Шевелись, раззявы! — бодро драл глотку сошедший на берег боцман и изредка бросал взгляд на полускрытое тенью от шляпы лицо. — Вы обождите немного, лейтенант, этим морским крысам надобно привыкнуть к твердой земле.

Интонации у него при этом становились уважительные и чуть раздраженные одновременно. Боцман был родом с Ямайки, жары не боялся и заслуженно считал себя бывалым морским волком, бороздившим моря с двенадцати лет и до седых волос, а потому слишком молодой, не разменявший даже тридцати — а вернее, едва разменявший двадцать шесть, если быть точно, — лейтенант вызывал у него слабую зависть. Капитаном собственного корабля боцману было не стать, но желание от этого не пропадало, да и к «заморским франтам» он относился с легким пренебрежением. Лейтенант, впрочем, в грязь лицом не ударял и в обмороки под палящим солнцем не падал, а потому боцман не иначе, как счел его достойным первого проблеска уважения.

Бесцельно бродить по пристани, краем глаза следя за погрузкой, было скучно, а от обилия криков на французском вскоре начало звенеть в ушах. Люди спорили, возмущались и — насколько позволяло судить его знание обсценной лексики — желали друг другу всех благ, начиная от общепринятой геенны огненной и заканчивая чисто морским рундуком* Дэйви Джоунза. Солнце начинало припекать все сильнее.

— Шевелись! — самозабвенно надрывался боцман, лихо сдвинув шляпу на затылок. Матросы ворчали что-то себе под нос, недовольные тем, что их вновь заставляют гнуть спины на жаре, а людей на пристани становилось всё больше. Настолько, что пробиравшуюся сквозь толпу женщину в широкополой шляпе Джеймс узнал, только когда она внезапно оказалась прямо перед ним. Он заметил эту шляпу с длинным пером и кольца каштановых волос, рассыпáвшихся по плечам в светлом жюстокоре, еще издали, но не счел достойным интереса даже тот факт, что одежда женщины была мужского покроя, совершенно не скрывавшего очертания ее фигуры. Мало ли в этих водах авантюристок, предпочитавших платью жюстокор и тяжелые сапоги?

Женщина шла, низко опустив голову и надвинув шляпу на самые глаза, и, вероятно, проскользнула бы мимо, так и оставшись неузнанной, если бы не замешкавшийся с очередным бочонком матрос.

— Ишь какая…! — присвистнул моряк, оценив всё то, что обычно скрывала широкая юбка, и получил раздраженный ответ от Джеймса.

— Займитесь делом, матрос.

И женщина, не обратившая на выпад ровным счетом никакого внимания, вздрогнула всем телом и порывисто вскинула голову. Под широкополой шляпой блеснули прозрачно-зеленые глаза.

— Лейтенант?

От неожиданности он даже запнулся.

— М-мадам?

Катрин Деланнуа подняла руку, чтобы поправить полускрывавшую лицо шляпу, и в три шага подошла едва ли не вплотную, ничуть не смущаясь матросских взглядов. Но в следующее мгновение уже нервно затеребила широкий ремень наброшенной на плечо громоздкой кожаной сумки.

— К-какая приятная неожиданность.

Она тоже запиналась, но упомянутая неожиданность не имела к этому никакого отношения. Подрагивающие руки и бескровные губы выдавали волнение совсем иного толка. Если не сказать, страх.

— Мадам? — повторил Джеймс, и она заговорила быстро и путанно.

— Лейтенант, я умоляю вас о помощи. Когда вы выходите в море?

— Как только закончим погрузку, — ответил Джеймс, уже догадываясь, в чем именно будет состоять ее просьба.

— Мне нужно немедленно убраться с этого острова, — подтвердила предположение мадам. — Не имеет значения, куда, и я готова поклясться, что сойду в первом же порту, но мне необходимо немедленно исчезнуть. Вы можете взять меня на корабль?

— Я… — медленно сказал Джеймс, чтобы выиграть еще несколько мгновений на раздумья, — не в праве принимать такие решения, мадам.

И без того бледные губы сделались почти белыми.

— Прошу вас, — с жаром прошептала мадам Деланнуа и безо всякого стеснения схватилась за его руку ледяными, несмотря на жару, пальцами. — Позвольте мне хотя бы поговорить с вашим капитаном!

И капитан, надо полагать, ответит, что женщине на военном корабле не место.

— Если это вопрос денег, то я заплачу, сколько он пожелает…

— Мадам, — оскорбленно перебил ее Джеймс, и бескровные губы дрогнули в слабом подобии улыбки. — Ни один офицер Королевского Флота не станет наживаться на попавшей в беду даме.