— Ильгамут умрет, если моей прекрасной жене хватит глупости хотя бы заговорить с ним. Думаете, если он взял Ташбаан, который защищали мальчишка и горбун, то сумеет справиться и со мной? На рассвете вы станете моей женой и подтвердите перед лицом всех тарханов, что потеряли голову от любви. Иначе…
Слушать дальше Ильсомбраз не стал. Отбросил покрывало, поднял, изо всех сил стараясь не зашуршать, край полога — тот, казалось, весил так, будто был сплетен из кольчужных звеньев, а не из шерсти — и выкатился наружу, в темноту и ослепляющую песчаную бурю.
— Молчи, — зашипел он, едва поднявшись на ноги и столкнувшись взглядом с удивленным стражником в вороненной кольчуге. Они стояли кольцом вокруг шатра, но остановить благородного тархана, который наверняка явился к матери безоружным, не додумались. Ничтожные глупцы! Если у врага нет сабли на поясе, другом он от этого не становится! — Откроешь рот — умрешь еще до рассвета, — пообещал Ильсомбраз, молясь, чтобы его шепот прозвучал достаточно громко для стражника, но достаточно тихо, чтобы его не услышали за тяжелым пологом, и бросился прочь, петляя между шатрами.
Нашел нужный не иначе, как чудом. Он без труда ориентировался в лагере днем, давно запомнив расположение шатров всех тарханов, но ночью, среди неистовствующего песка…
О, Великий Таш, сохрани свою дочь от ярости врага! И Ты, Зардинах, Царица Ночи, повелевающая миром в те часы, когда солнце Твое, Азарот, опускается за горизонт, укажи мне путь в этом мраке!
Богиня была милостива. Направление он выбрал верное, не растерявшись в темноте, и, чуть попетляв между шатрами и палатками разных размеров — а то и просто спящими на земле, натянув плащи на колышках, людьми, — Ильсомбраз наткнулся на шатер в окружении стражников в черно-желтых плащах. Те немедленно попытались остановить босого мальчишку в одних лишь шальварах и нижней рубахе.
— Куда это ты, мальчик?
— Я не мальчик! — рявкнул Ильсомбраз, подражая отцовским интонациям. — Я тархан Ильсомбраз, сын принцессы Джанаан и господин Зулиндреха! Прочь с дороги!
И ворвался в полутемный шатер, напугав белолицую рыжеволосую рабыню — а, может, и свободную, кто ее знает? — ворковавшую над перевязанной рукой тархана.
— Отдыхаете, милостивый тархан?! — рявкнул Ильсомбраз, но проклятый песок забился ему не только под одежду, но и в нос, а потому гневной отповеди не вышло. Вместо нее повисшую в шатре удивленную тишину разорвал оглушительный чих.
— Вы, господин, лучше бы не бегали по лагерю в песчаную бурю, — ответил тархан Ильгамут снисходительным, как показалось Ильсомбразу, тоном, пока тот чихал, пытаясь избавиться от песка. Во всяком случае, уж точно посмеялся над незадачливым мальчишкой в мыслях.
— А вы бы лучше были порешительнее, — гнусаво огрызнулся Ильсомбраз и чихнул вновь. — Мужчина вы или трусливый заяц?
Тархан поднял угольно-черную бровь в немом вопросе, и Ильсомбраз вдруг подумал о том, что будь он старше и носи на поясе заточенное оружие, и ему бы уже снесли голову за подобную манеру говорить с благородными. Пожалуй, впредь ему стоит быть вежливее. Хотя бы из почтения, выражаемого пасынком отчиму. От судьбы, видно, не уйдешь, и вопрос с браком матери можно было считать решенным.
— Пока вы, благородный тархан, осыпаете мою мать комплиментами, — продолжил Ильсомбраз, прекратив наконец чихать, — тархан Анрадин заявляется к ней посреди ночи и угрожает убить меня, если она откажется стать его женой. Да еще и милостиво дает ей время подумать до рассвета. Какое благородство, не правда ли?!
Выражение тарханова лица изменилось в одно мгновение: оно застыло неподвижной маской, но в карих глазах вновь вспыхнуло бешеное пламя.
— Вам, милостивый господин, он тоже обещает смерть, если мать посмеет хотя бы заговорить с вами. А потому если сегодняшнего оскорбления вашей чести было недостаточно…
— Вы, юный тархан, ошиблись, — ответил Ильгамут ровным, будто бы деревянным голосом. — Вздумай Анрадин оскорблять меня, я бы и бровью не повел, ибо давно знаю, чего от него ждать. Он оскорбил вашу мать, назвав ее шлюхой, которая уступит всякому смазливому мужчине.
Ильсомбраз почувствовал, как лицо начинает жечь виноватым румянцем. И понадеялся, что в полумраке масляных ламп этого не заметят.
— Но я не думал, — продолжил Ильгамут, — что этот нечестивец посмеет явиться к ней и заявить… подобное.
— Он отвесил ей пощечину, — подлил масла в огонь Ильсомбраз и едва не улыбнулся при виде того, каким бешенством полыхнули глаза тархана. Я не в силах лишить этого мерзавца жизни, но на это способен ты! Убей его, и я сам буду на коленях умолять отца простить матери ее поспешный брак! Ибо отец будет в ярости, узнав, во что превратилось сватовство сразу двоих тарханов, в этом у меня сомнений нет. — Я слышал. Они, верно, думали, что я сплю, и мне пришлось проползти под пологом. Как знать, вдруг этот мерзавец оставил снаружи своих людей, чтобы следить за входом в шатер?
— Он еще в ее шатре? — спросил тархан, и Ильсомбраз вдруг подумал, что сделал чудовищную глупость, оставив мать наедине с этим… этим… — Нет, — качнул головой Ильгамут, поняв ход его мыслей. — Он не посмеет взять принцессу Калормена силой. Не раньше, чем жрица Зардинах назовет их мужем и женой. Иначе никакие силы не уберегут его от мести тисрока. Во всяком случае… я на это надеюсь. Иначе мы уже опоздали. Оставайтесь здесь, — велел тархан и поднялся на ноги. — Вилора, подай мне кольчугу.
— Она моя мать! — возмутился Ильсомбраз, но от него лишь отмахнулись.
— Она пойдет на что угодно, лишь бы защитить вас. Пока вы в безопасности, ей тоже ничего не угрожает. Анрадин не посмеет тронуть даже волоса на ее голове, иначе в ответ Рабадаш поднимет против него весь Калормен.
Ильсомбразу это показалось весьма сомнительным, поскольку этот нечестивец уже отвесил его матери пощечину, словно последней рабыне. Но Ильгамут, должно быть, полагал, что на подобное поведение Анрадин осмеливался лишь в отсутствие других мужчин. Приставить кинжал к горлу принцессы на глазах у тарханов Анрадин не посмеет.
— Но он может заставить ее подтвердить его ложь, — заспорил Ильсомбраз. — Если она будет думать, что я по-прежнему в опасности.
Тархан натянул поверх кольчуги светло-желтое сюрко в черных ромбах, перетянул его перевязью с саблей и шагнул к пологу шатра, пропустив слова Ильсомбраза мимо ушей.
— Ты! Поднимай людей, немедленно! И пошли своего сына к Алимашу, он мне нужен!
— Слушаюсь, господин! — донесся снаружи глухой мужской голос, а следом за ним послышались и другие голоса.
— Варвары?
— Откуда они идут?
— Господин, запрягать ли лошадей в колесницы?
Ильсомбраз выждал, пока тархан шагнет в темноту, отвлекшись на разговоры с поспешно облачавшимися в броню воинами, и попытался проскочить мимо. Оставлять мать в одиночестве он не собирался, но боги распорядились иначе. Ильгамут обернулся, едва заметив краем глаза подозрительное движение, и ухватил Ильсомбраза за шкирку, разом решив вопрос о том, кто из них двоих заяц.
— Пусти! — обиженно взвыл Ильсомбраз, но со взрослым мужчиной в самом расцвете сил ему было не сладить.
— Уймись, глупый мальчишка! Если он еще там, то ты лишишься головы быстрее, чем успеешь окликнуть мать! Алимаш! Забери этого глупца!
— Во имя Таша и Азарота! — воскликнул уже спешащий к шатру тархан Алимаш, на ходу затягивая на поясе перевязь с саблей. — Что ты удумал?!
— Спроси у тархана Ильсомбраза! — рявкнул Ильгамут и пихнул вырывающегося мальчишку прямо в руки Алимашу. — Глаз с него не спускай, пока я не принесу его матери голову Анрадина! Ришда! Коня!
Ильсомбраз попытался вырваться еще раз, но Алимаш держал даже крепче Ильгамута. Хотя и улыбнулся на удивление мягко, развернув пленника лицом к себе и немедленно задав вопрос:
— И во что же вы нас втянули, юный господин?
У него за спиной Ильгамут вскочил в седло и дал гневно заржавшему жеребцу шенкеля.
Взглянуть на бой даже краем глаза Ильсомбразу не дали. Стоило Ильгамуту раствориться в темноте — следом за ним бросилось с полсотни конных, не слишком понимающих, что так взбудоражило тархана, если речь не о пустынниках, — как не прошло и половины часа, и где-то вдалеке пронзительно зазвенел металл. Алимаш внимательно прислушался к шуму и решил:
