― А что прикажете делать с младшей из королев, высокородные господа? ― заинтересовался Коррадин. ― Она и вправду так некрасива, как говорят?

― Среди дочерей Зардинах не рождается некрасивых, ― парировал Ильгамут. ― И вы, благородный тархан, знали бы об этом, если бы соизволили до них снизойти.

Коррадина от нарнийцев убрать, решил в мыслях Рабадаш. Не хватало еще, чтобы он всё испортил своими неуместными рассуждениями. А младшую из королев… в гарем к Ильгамуту, если не придет в голову иной мысли. Тот управится с северной женщиной куда лучше всех остальных тарханов вместе взятых. Ни к чему давать нарнийцам повод бунтовать из-за непочтительного обращения с их возлюбленными королевами. Но что делать с королем, который явно вел свою игру и одним решением поставил на доске пат? Убить его? В Ташбаане? Попрать все законы гостеприимства и молиться, чтобы боги в этот миг обратили свой взор прочь от дворца?

Нет, она заподозрит. Умри ее брат в Калормене, и она непременно начнет задавать вопросы, начнет требовать правосудия, начнет…

Ильгамут не иначе, как думал о том же.

― А что же король Эдмунд, мой господин?

Лучше бы этого короля вообще не было. Лучше бы…

Верховного Короля он убьет и сам, если такова воля Таша. Без жалости и без сожалений. Но что, ради всех богов, делать с его братом? Нарнийцы болтали, будто младший из королей влюблен в женщину, которой не нужна корона. Которая и вовсе не человек, а морская сирена с Русалочьих рифов. Но даже предложи они Эдмунду уйти с ней, уйти куда угодно, уступив право наследования старшей из сестер… Да разве он согласится? А если бы и согласился, то какой же глупец подобное предложит? Брату короля и даже не ребенку, а мужчине и воину? Да он при первой же возможности поднимет на Севере восстание. Он забудет обо всем, что говорил в Нарнии, едва поймет, что замыслил очередной жених его сестры. А он поймет.

― Король Эдмунд умрет не в Ташбаане. Не от моей руки. И не по моему приказу.

А по приказу великого тисрока, да живет он вечно и берет этот грех на собственную душу. Для него это, пожалуй, будет столь же легко, сколь сам он читает в душах других.

― Любовь, ― заметил тисрок, когда за последним из тарханов закрылась тяжелая резная дверь, ― подобна вспышке молнии, что не дарует свет, но ослепляет всякого, кто дерзнет посмотреть на нее. Сколь ни была бы красива эта королева, не должно забывать о том…

― Я не люблю ее. И никогда не смогу полюбить так, как она того заслуживает. Оставь свои проповеди иным сыновьям.

На отца он не смотрел. И без того прекрасно знал, что увидит на его лице под тяжелым шелковым тюрбаном.

― Ты завоеватель, сын мой. Как и я, и мой отец, и мой дед, и многие иные тисроки до меня. Наш путь ― путь одиночества. У нас нет друзей ― только слуги, боящиеся нашего гнева. Нет возлюбленных ― только наложницы, жаждущие золота и иных милостей. И даже твоя сестра склонится перед тобой в раболепном поклоне, когда ты займешь мое место. Но ты не поставишь Север на колени, если позволишь себе увлечься их наивными верованиями. Северные звезды горят ярко, но лишь пока не взойдет южное солнце.

И что же… Теперь боги желают, чтобы северные звезды погасли?

Ответа не было. Ни в изборожденном морщинами лице тисрока, тяжело поднявшегося со стула, ни в серых, словно сталь, глазах женщины, скользнувшей в малую залу, едва правитель всего Калормена скрылся за поворотом коридора.

― И кто пустил тебя в эту часть дворца?

― Я покорная раба, что всюду следует за своим господином, ― ответила Измира медовым голосом и развела руками в прозрачных рукавах из сиреневого газа, широких у плеча, но плотно обхвативших запястья узкими манжетами. Зазвенела золотом браслетов и перевивших каштановую косу цепочек, склонила голову к плечу, коснувшись его длинной аметистовой серьгой, и спросила: ― У моего господина дурное настроение? Что мне сделать, чтобы вновь увидеть улыбку на его лице?

Шагнула вперед, не дожидаясь позволения, обвила руками, скользнув пальцами по золотому шитью на кафтане, и склонила голову вновь, уже к его плечу. Улыбнулась сама, почувствовав прикосновение губ к ее смуглому лбу, но не поняла бы ни единого слова, вздумай он заговорить.

Никогда не понимала.

========== Невесты Полоза ==========

Комментарий к Невесты Полоза

«Он зовет меня вниз:

Родная, спустись!

Обниму в тридцать три кольца!»

Эдмунд опять куда-то пропал. Самой уже интересно, где его носит.

Золотом ложились на мраморные дорожки яркие солнечные лучи. Хитросплетения белого и розового змеились по всему дворцовому саду, и красавицы-тархины в разноцветных шелках, казалось, знали здесь каждый уголок. Мгновенно отыскали уютную резную беседку из белого дерева, окруженную раскидистыми деревьями и негромко журчащими фонтанами в мраморных чашах. В жарком, несмотря на ранние часы, воздухе пахло фруктами и распустившимися вокруг фонтанов цветами.

― Поведайте нам о северных землях, прекрасная госпожа, ― щебетали красавицы-тархины, всплескивая смуглыми руками в разрезных рукавах, отщипывая по одной ягоде от гроздей сладкого винограда и беспрерывно улыбаясь подкрашенными кармином губами. Броские украшения и цепочки в сложных прическах, подведенные разноцветной краской глаза, шелест дорогих, расшитых узорами шелков и этот несмолкающий щебет. Сьюзен не могла отделаться от мысли, что калорменские женщины уж очень… несерьезны.

Исключением была разве что самая юная из тархин ― совсем еще девочка, с чьего смугловатого лица не сходило настороженное выражение. Будто у выглянувшего из норки крохотного зверька. Имя у девочки было длинное, непривычно сложное ― Ласаралин, ― и другие тархины представили ее как жену… кого-то из многочисленных ташбаанских визирей, кажется. Сьюзен даже растерялась в первое мгновение, не сразу вспомнив об этом странном калорменском обычаи выдавать замуж совсем юных девочек. Надо полагать, женой тархина была лишь на словах. Но обычай Сьюзен всё равно не нравился.

Хотя он превосходно объяснял, почему все эти красавицы так удивленно подняли одинаковые ― тонкими полумесяцами ― брови и наперебой принялись задавать вопросы.

― Двадцать шесть?!

― Какая несправедливость! В ваши годы, прекрасная госпожа, у меня было уже четверо сыновей!

― Да неужто все мужчины Нарнии слепы, словно живущие в недрах земли кроты, раз прекрасная госпожа до сих пор не стала женой?!

― Почему же? ― отшучивалась Сьюзен, чувствуя себя крайне неловко под потрясенными взглядами тархин. ― Многие просили моей руки, но я… не нашла среди них мужчины, что покорил бы мое сердце.

Одним взглядом агатово-черных глаз. Вот только к этим глазам прилагалось… многовато южных тонкостей. Настолько, что в какой-то миг Сьюзен уже была готова пожалеть о своем решении нанести ответный визит в Ташбаан.

― Понимаю, прекрасная госпожа, ― улыбнулась одна из тархин, тоже мать четверых детей в свои двадцать пять. ― Таких мужчин, как наш принц и господин… Один на всем белом свете. Он достоин того, чтобы ждать его столько лет.

И темно-голубые глаза тархины Ласаралин блеснули предательскими, мгновенно истаявшими слезами. Неужто… она влюблена в него? Несчастное дитя. Он же старше ее на целых шестнадцать лет.

Сьюзен хотела посочувствовать, но не знала, как, чтобы не ранить девочку еще сильнее. Каково ей было сознавать… что она не может даже бороться за его любовь?

― А что же ваша сестра, прекрасная госпожа? ― спросила одна из тархин. ― Неужто и ей не довелось еще испить из чаши любви?

Сьюзен хотела ответить, что для нее самой любовь отнюдь не в новинку, но тархины явно говорили не о поцелуях под луной и прочих… невинных шалостях.

― И братья? ― немедленно подхватила вторая. И спросила с томным придыханием: ― Отчего же король Эдмунд не взял себе ни жены, ни наложницы, когда он столь…

Сьюзен не покраснела лишь чудом. Должно быть, ташбаанские красавицы уже в подробностях обсудили всё видимые достоинства Эдмунда и собрали у мужей и братьев все слухи о его чести, доблести и еще дюжинах талантов.