Известно, однако, что большинство русских дворянских родов (в том числе и Муравьевы) обзавелись гербами только при Елизавете Петровне. Она их и утверждала, не особенно придираясь к документальным подтверждениям их обоснованности, особенно в отношении тех фамилий, которые поддержали ее во время переворота, приведшего «Петрову дщерь» на трон. Тем не менее среди самих Муравьевых родство с Радшей, похоже, не подвергалось сомнению, по крайней мере открыто. Сохранилось рукописное изображение фамильного герба – герба Радшичей с прусским орлом, выполненное в 1789 году и заверенное подписями 8 членов рода. Эти подписи можно толковать как подтверждение приверженности по крайней мере двух ветвей Муравьевых версии происхождения от знатного иностранца. Спустя еще 100 лет Михаил Валерьянович Муравьев как добросовестный исследователь не настаивал на этой версии, но как член рода, видимо, принимал ее всерьез, о чем свидетельствует то, что он приводит, хотя и с оговорками о сомнительной его достоверности, родословие Василия Олуповского от XII века[28]. Еще показательнее оговорка М. В. Муравьева в самом конце примечаний, где он называет свой род Муравьевыми-Радшичами[29].
Относительно «рода-племени» Ивана Муравья имеются, однако, и другие данные, не исключающие происхождения Василия Олуповского от Радши, но лишающие этот вопрос всякого смысла в контексте исследования корней рода Муравьевых. Эти данные сводятся к тому, что Иван Муравей не был сыном Василия Олуповского. В основе этой гипотезы лежит уже упоминавшийся выше текст, восходящий к несохранившейся переписной писцовой книге Дмитрия Китаева по Вотской пятине восьмидесятых годов XV века. Мы цитировали начало этого текста по разрядной книге из собрания Уварова. Н. М. Карамзин обнаружил его в разрядной книге Бекетова и опубликовал в комментариях к VI тому своей «Истории». Вот этот текст в редакции списка из материалов Тайного Приказа, опубликованных Археографической комиссией: «Лета 6991-го апреля в 8 день, как бог поручил великому князю Ивану Даниловичу (так в тексте. – П. Ф.) Московскому под его богохранимую державу Великий Новгород и по его государеву изволению распущены из княжеских и боярских дворов служилые люди. И тут им роспись, кто чей быша послужилец, в Воцкие пятины которые помести по государеву указу государев писец Дмитрий Китаев». Следует список семей бывших послужильцев (то есть слуг) десяти княжеских и боярских дворов. Дворы пронумерованы от 1 до 10. Под номером 9 читаем: «Муравьевы – Ослопольские послужильцы, одна семья двора его в те поры помещена». Заканчивается текст так: «Которые боярские и княжеские послужильцы в сей тетради написаны, все в те поры испомещены были в Воцкой пятине»[30]. Этот текст много раз переписывался в частные разрядные книги и отдельные тетрадки, неофициально именовался «Поганой книгой» и хранился во многих дворянских семьях.
Мог ли Иван Муравей быть не сыном, а «послужильцем», то есть бывшим слугой Олуповского? Да, мог. Москве нужно было найти множество мужчин боеспособного возраста, пригодных к военному делу и готовых навсегда отправиться за тридевять земель в незнакомый край, граничащий с воинственными соседями и населенный крестьянами, чья лояльность к Москве была по меньшей мере сомнительна. Кого могла привлекать такая перспектива? Конечно, тех, кому нечего было терять на старом месте и кто приобретал шанс одномоментно превратиться из слуги того или иного конкретного лица в слугу великого князя Московского, из безземельного «послужильца» – в землевладельца. Поэтому челядь распускаемых боярских дворов, особенно те, кто имел боевой опыт, были наилучшим человеческим материалом для грандиозного проекта полного обновления служилого сословия Новгородского края. Вот как писал об этом В. О. Ключевский: «У прежних удельных бояр и дворян были свои вооруженные дворовые слуги, холопы, с которыми господа ходили в походы. Московское правительство иногда отбирало этих привычных к оружию боярских слуг, послужильцев (бывших служителей), на государственную службу, наделяя их землей и заставляя по земле нести ратную повинность наряду с прочими служилыми людьми. Так, после покорения Новгорода Великого в Москве с княжеских и боярских дворов забрано 47 семейств таких слуг, которые были испомещены в Вотской пятине и впоследствии являются в составе местного дворянства»[31].
Есть и некоторые косвенные признаки, подтверждающие версию «Поганой книги». Во-первых, то, что в писцовой книге 1500 года Дмитрий Китаев, перечисляя Муравьевых, всех их пишет в уменьшительной форме и без отчества, как писали тогда простолюдинов. Между тем соседи Муравьевых поименованы полным именем с отчествами: Игнатий Васильев сын Пушкин, Григорий Васильев сын Картамазов и т. п.[32]. Во-вторых, то, как быстро Муравьевы перестали именовать себя Олуповскими. Уже через несколько лет после прибытия в Новгород, как видно из кабальных записей на приобретаемых ими холопов, сыновья Ивана Муравья пишут себя исключительно Муравьевыми.
Но как же в таком случае быть с Есипом Пущей, согласно канонической версии братом Ивана Муравья, вместе с ним перебравшимся в Новгородский край и ставшим основателем рода Пущиных? В цитированном выше списке «Поганой книги» Пущины не упоминаются, напротив, четко указывается, что тогда была «испомещена» только одна семья двора Олуповского – Муравьевы. Пуща Олуповский и его дети появляются только в переписной книге 1500 года. В Каргальском погосте государевы писцы отмечают сельца, числившиеся за «Пущою за Олуповским да за его детьми за Булгаком да за Андрейком»[33]. А в Сабельском погосте Василий Пущин (очевидно, сын Есипа) упоминается как совладелец нескольких деревень в паре с Григорием (Мордвином) Муравьевым.
Думается, что ход событий может быть реконструирован следующим образом. В 1483 или 1484 году на новгородские земли прибывает отпущенный по указу великого князя бывший слуга Василия Олуповского Иван Муравей с семьей. Позже, видимо в 1490-е годы, за ним следует Есип Пуща. К 1500 году Иван умирает, а Есип Пуща живет со своими взрослыми сыновьями неподалеку от сыновей Ивана Муравья в Каргальском погосте на берегу Финского залива. В любом случае Есип Пуща и Иван Муравей, даже если они не были родными братьями, были очень близкими людьми. Может быть, побратимами или сводными братьями (Муравей незаконный сын Василия Олуповского?). Впрочем, это даже не гипотеза, а всего лишь догадка, одна из множества возможных.
Завершая эту тему, не могу не упомянуть об одной весьма колоритной истории, тоже опирающейся на древние источники. В 1648 году новгородский дворянин Кошкаров (или Кошкарев) подал новгородскому наместнику князю Урусову жалобу на оскорбление, нанесенное ему дворянином Сергеем Муравьевым. Оскорбление состояло в том, что Муравьев публично заявил, будто бы Кошкаров происходит от холопов. Кошкаров утверждал, что холопов среди его предков не бывало. Муравьев же ссылался на то, что в распоряжении новгородского наместника есть древние книги, в которых это записано[34].
Видимо, ссоры между новгородскими дворянами по поводу «благородства» происхождения происходили нередко. И вот то ли для своего личного пользования, то ли в назидание спорщикам наместник приказал своим подьячим подготовить обзор переписных книг Дмитрия Китаева с указанием выходцев из боярской челяди, ставших по воле Ивана III новгородскими помещиками, и, соответственно, с ответом на вопрос о «благородстве» предков Кошкаровых и Муравьевых.
В отделе рукописей РГБ хранится написанный древнерусской скорописью документ на десяти листах, сшитых в тетрадь ин-кварто. Заглавие на первой странице почти полностью стерлось. В каталоге же этот документ обозначен как «Выпись из писцовой книги 1483 г. писца Дмитрия Китаева. “Поганая книга”»[35]. Похоже, что это и есть тот обзор, который был подготовлен в 1648 году по указанию новгородского наместника. Об этом говорит его содержание. В начале составитель воспроизводит преамбулу китаевского перечня послужильцев, «иcпомещенных» в 6991 году в Вотской пятине, не повторяя при этом ошибок более ранних переписчиков. Это позволяет предположить, что он пользовался оригиналом – не дошедшей до нас писцовой книгой Дмитрия Китаева первой половины 80-х годов XV века. Затем составитель обращается к основному вопросу: происхождению Кошкаровых (Кошкаревых) и Муравьевых. Кошкаровых он помещает в перечень бывших «людей» Ивана Борисовича Тучкова[36]. Примечательно, что в списках этого документа в Уваровской и Нефимоновской[37] разрядных книгах Кошкаровых нет. На следующей же странице читаем: «Пущины, Муравьевы да зять их Лучка Норов то не Лоповского Некрасова Зиновья Оброзцовские люди Толокдновского»[38], то есть «Пущины, Муравьевы и их зять Лучка Норов “люди” не Зиновия Некрасовича Лоповского, а Образца Толокдновского». Этот текст полностью выпадает из логики и структуры документа 1483 года и явно представляет собой вставку составителя. Он отрицает какую-либо связь Муравьевых и Пущиных с Василием Олуповским. Но откуда неведомый составитель взял каких-то Зиновия Лоповского и Образца Толокдновского? Может, это шутка? Скоморошина? Насмешка над Сергеем Муравьевым, затеявшим свару по поводу чистоты дворянских корней? Возможно, тем более что пятью страницами ниже составитель приводит выдержки из раздела по Каргальскому погосту переписной книги Китаева 1500 года. У Китаева в этом месте и Пуща, и Муравей указаны просто как «Олуповские». И составитель «выписи» 1648 года, вопреки тому, что им же написано выше, воспроизводит отнесение их к выходцам из двора «Олуповского», хотя упорно именует всех их «людьми», то есть слугами последнего[39].
