Как видим, роды Муравьевых, Волковых, Мордвиновых и Саблуковых имели много общего по своей истории и своему положению. Они вышли из исторической тени при Елизавете Петровне и к концу царствования Екатерины заняли прочное место в верхней когорте нетитулованного российского дворянства. Мы проследили, как Муравьевы породнились с Волковыми и Мордвиновы – с Саблуковыми. До появления на свет нашего главного героя оставался один шаг – заключение брачного союза между представителями двух семейств, Муравьевых и Мордвиновых. Такой союз был основательно подготовлен. С одной стороны, старинными соседскими связями между этими семействами и уже существовавшей традицией породнения. Например, в 1728 году будущий адмирал Семен Иванович Мордвинов женился на дочери Саввы Тимофеевича Муравьева Феодосии (в родословной М. В. Муравьева она ошибочно названа Феодосией Сергеевной)[70]. С другой стороны – тесными служебными связями между Н. Е. Муравьевым и М. И. Мордвиновым, о которых речь шла выше. Судьба сделала все, чтобы соединить их детей.

Единственному сыну Николая Ерофеича на момент смерти отца было два года. Звали его, как и отца, Николаем. Его мать после смерти супруга осталась не без средств: ей достался, в частности, большой дом, выстроенный мужем на Неве неподалеку от дворца Меншикова. Позже дом был продан, что заставляет думать о возникших материальных затруднениях.

После четырех лет вдовства Анна Андреевна Муравьева вышла замуж за князя Александра Васильевича Урусова. А. В. Урусов служил в лейб-гвардии Семеновском полку вместе с ее отцом и был влюблен в Анюту Волкову еще до того, как она стала женой Николая Ерофеича.

Князь Урусов имел несколько странную репутацию. Не получив никакого наследства, он был тем не менее очень богат: владел домом на Английской набережной в Санкт-Петербурге, большой усадьбой с многочисленными постройками на Большой Дмитровке в Москве. Главный дом усадьбы был настолько вместителен, что в нем одно время помещался Английский клуб, а во второй половине XIX столетия разместился Лицей цесаревича Николая. (Сейчас на месте усадьбы Урусова стоят дома 9–11 по Б. Дмитровке. Территория за первым рядом домов расчищена под новую застройку. Сохранен только один дом – вместительное трехэтажное здание с едва различимыми после множества перестроек признаками московского классицизма XVIII века. По всей видимости, это и есть главный дом усадьбы Урусова.) Кроме того, А. В. Урусов владел большим поместьем Осташево в Волоколамском уезде и несколькими деревнями в других губерниях. Все это богатство было приобретено с помощью карточной игры – крупной и неизменно удачливой. Тем не менее никто и никогда не мог уличить князя в нечестной игре, хотя попыток было предостаточно.

Александр Васильевич не был ласков со своим пасынком, но для его карьеры и образования сделал не меньше, чем мог сделать самый заботливый отец. Д. А. Кропотов сообщает, что отчим записал шестилетнего Николая унтер-офицером в лейб-гвардии Преображенский полк, а еще через 4 года переписал во флот мичманом. Здесь биограф что-то путает: при Екатерине звание мичмана было обер-офицерским и без экзамена его получить было невозможно. Вероятно, речь идет об унтер-офицерском звании шхипера. Одновременно Николай получал общепринятое домашнее образование: иностранные языки, основы математики, история, география, риторика, Закон Божий, фехтование, верховая езда, музыка, танцы. По достижении пасынком 16 лет кн. Урусов отправил его в сопровождении приглашенного наставника и с приличным денежным содержанием в Страсбургский университет.

Тогда это был один из лучших университетов Европы, соединявший в себе немецкую основательность и французский прогрессивизм. В нем обучались многие члены европейских августейших фамилий. За несколько лет до поступления туда Николая Муравьева в Страсбурге учился Гёте. Особенно сильным здесь считалось преподавание математики и военных наук, которым и посвятил себя Н. Муравьев. 1784–1788 годы, проведенные Муравьевым в Страсбурге, были годами, когда в академических кругах Франции господствовали идеалы Просвещения. Поэтому вместе с фундаментальными знаниями он усвоил приверженность принципам гуманизма. Этот симбиоз и определил его мировоззрение, а позже в значительной мере и мировоззрение его сыновей.

Д. А. Кропотов рассказывает далее, что, вернувшись на родину, Н. Муравьев блестяще сдал экзамен на звание лейтенанта флота. Здесь снова ошибка. Такого звания во флоте при Екатерине не было вовсе. Вероятно, речь шла о звании мичмана, что соответствовало армейскому званию поручика. Последующие два года Николай проходил морскую практику на датских военных кораблях (Дания была союзницей России) и в 1790 году, 22 лет от роду, получил под свое командование первый корабль – гребную галеру «Орел».

28 июня «Орел» принял участие в так называемом Втором Роченсальмском сражении со шведским флотом. Здесь произошел эпизод, оказавший влияние как на биографию Николая Николаевича, так и на его, а может быть, и не только его, воззрения на некоторые реалии тогдашней России.

Русской эскадрой в этом сражении командовал немец – герцог Нассау-Зиген. Командиром авангарда гребного флота был назначен граф Ю. П. Литта – 27-летний отпрыск знатного итальянского рода. Храбрец и красавец, он плохо знал по-русски, что не помешало ему получить за участие в Первом Роченсальмском сражении (1789) звание вице-адмирала и золотое оружие за храбрость. «Орел» входил в авангард, которым командовал Литта, но ни накануне битвы, ни в самый день ее Муравьев не получил от своего непосредственного командира никаких указаний относительно места и задач «Орла» в ходе предстоящего сражения. Наконец, уже в виду неприятеля, Муравьев подвел свою галеру вплотную к кораблю командира авангарда и по-французски прокричал стоявшему на палубе графу Литта вопрос, без ответа на который никакой организованный морской бой, по его (Муравьева) разумению, был немыслим: «Где мое место?» – то есть какое место должен занять «Орел» в строю русских кораблей. Ответ итальянца, красивый по форме, по сути был одновременно отговоркой и скрытым упреком, то есть провокацией: «Un homme d’honneur saura trouver sa place» («Человек чести найдет свое место»). 21-летний капитан «Орла» понял, что ему и его команде предлагается умереть с честью. Он неожиданно направил галеру прямо в гущу шведского флота и открыл огонь с обоих бортов, нанося противнику ощутимый урон. Но, как и следовало ожидать, шведы быстро оправились и обрушили на дерзкую галеру шквал огня. Судно начало тонуть. Муравьев выбросил судно на мель, пересадил экипаж на спасательные шлюпки, а сам вплавь пустился к ближайшему русскому судну, но был ранен и оказался в плену.

Так изложен этот эпизод в первой и, насколько мне известно, единственной книге, посвященной Н. Н. Муравьеву (Муравьеву 1-му, или Н. Н. Муравьеву-отцу, как его стали называть в литературе, чтобы не путать с его полными тезками: сыном Н. Н. Муравьевым (Карским) и пятиюродным внуком Н. Н. Муравьевым-Амурским). Эта небольшая книжка была написана Н. В. Путятой и вышла под заглавием «Генерал-майор Н. Н. Муравьев» в Санкт-Петербурге в 1852 году. Н. В. Путята учился в муравьевской школе колонновожатых (о ней – позже) и, по всей вероятности, слышал этот рассказ от самого Николая Николаевича. Возможно, какие-то детали событий 1790 года переданы у него неточно, но главное – причинно-следственная связь между провокационным ответом Литты на вполне правомерный вопрос Муравьева и самоубийственной атакой «Орла» в одиночку против всей шведской эскадры, – скорее всего, было изложено Н. Н. Муравьевым и записано с его слов верно. Ведь речь шла о самом ярком и к тому же поворотном событии молодости рассказчика.

Итоги битвы были катастрофическими для русского флота. И тем не менее Литта получил за участие в нем алмазный бант к своему золотому оружию. Муравьева же шведы вылечили и через несколько месяцев отпустили на родину. Источники молчат об этом, но мы знаем, что в соответствии с Петровским морским уставом в России его ждало расследование на предмет возможной его вины в гибели судна. К счастью, его объяснения были признаны удовлетворительными, и он не был наказан.