— Нет, — помолчав, ответил Саске.

— Я очень сильно подозреваю, что это было частью плана Итачи относительно тебя, но, повторюсь, это только мои гипотезы. Просто всё с «Акацуки» получилось серьёзней, чем он думал, плюс нарисовался я, и он откорректировал свой план. Вечный мангекё — это мангекё шаринган, пересаженный другому владельцу мангекё. Итачи рассказывал о братьях Учиха: Мадаре и Изуне, которые обменялись глазами, чтобы стать сильней и обрести этот Вечный мангекё. Всё дело в том, что при использовании мангекё Учиха слепнет.

Саске удивлённо посмотрел на меня.

— Да, Итачи очень плохо видел. Он постоянно поддерживал шаринган, чтобы видеть хоть что-то. А ещё, когда я и ребята привели его в Коноху, то у него оказалась целая куча всяких застарелых болячек. Сакура сказала, что без лечения он бы протянул пару лет от силы. Особенно лёгкие были угнетены, а сердечная мышца была серьёзно ослаблена. Полагаю, что когда вы бы встретились с онии-саном… Он рассказал бы тебе о том, как избежать слепоты, возможно, наврал, что сам хочет избежать слепоты и желает забрать твои глаза или что-то вроде такого…

— Он… Он несколько раз повторял, чтобы я нашёл его только в том случае, когда у меня будут такие же глаза, как у него, — пробормотал Саске.

— Вы бы сразились, — кивнул я. — Ну и… ты бы забрал его глаза, так как там всё было готово для «операции» и был счастлив от того, что твоя месть свершилась. Как-то так. Просто получить Вечный мангекё можно только путём обмена мангекё на мангекё, вот и всё.

Саске потёр висок.

— И что же изменилось?.. Если он не использовал этот… план?

— Многое, — я вспомнил то жуткое ранение и чуть содрогнулся. — В первую очередь то, что в ближайшие полгода он не может использовать техники и вообще чакру…

— Что? — чуть не подпрыгнул Саске. — Рассказывай!

Рассказывать подробности про Итачи, про секретную миссию в Песке, и, тем более, про пересаженный шаринган, на таком открытом месте, как пруд, было не очень комфортно. Конечно, я никого не чувствовал в округе, но… Плавали, знаем. То, что Итачи был в деревне, как мне кажется, уже не секрет: Шин на нашей миссии в Аме довольно жирно намекал на это. Прямым текстом не сказал, тут вообще прямым текстом почти никто ничего не говорит, если это не приказ, а у них с Саем ещё и печати Корня на языках. Но всё вместе звучало как похвала, мол, смогли такое провернуть под самым носом, настоящие шиноби, но и понятно, так как в операции участвовали те, кто сами служили в АНБУ и знают всю кухню. Вот как это понимать? Я понял, что про Итачи узнали, но узнали постфактум, когда он уже тю-тю из Конохи. Ну а я уже официально принадлежащий деревне наполовину Учиха, под покровительством клана Нара и самой Хокаге, меня хрен сковырнёшь так просто. Впрочем, может быть, Данзо уже нафиг не нужны никакие шаринганы, у него самого двадцать штук или больше. Да и я вроде бы не только не вреден, но и полезен деревне, а местное НКВД и так за мной присматривает даже не особо скрываясь: тут тебе и Шин в команде, и Сай в друзьях. Лояльные Учиха это же вроде как хорошо? Насколько я помню по технике пророчеств, Данзо хотя и казался гадом, был фанатично предан Конохе, но не определённому лидеру, клану или группе, а как бы самому формированию. Для него Коноха — это не конкретные люди, а их большинство, которое должно жить и процветать вопреки всем недоброжелателям. Зря только во власть полез, таким как он лучше всего находиться в тени, а не кучи бумажек штамповать.

Я разговор про Итачи и его здоровье вообще бы не начал, если бы не столь подходящий момент и Саске такой… на самом деле готовый слушать и слышать. Жаль было упускать.

— Уже темнеет, пойдём домой, — сказал я Саске. — Здесь не место…

Дома вообще-то Наруто печати против прослушки делал и даже меня научил по случаю, как их запускать. А то на нашей кухне постоянно какие-то дела государственной важности решаются…

Саске удивлённо огляделся, словно забыл, где вообще находится, и быстро поднялся.

— Ты голоден? Я бы что-то съел… — признался он. — Идём в «Набэмоно»?

— Да, после Аме всё ещё мяса охота, — оценил я предложение. — Идём.

В кафе «Набэмоно», которое называлось в честь специальных горшков для сукияки, подавали это самое сукияки и подобные ему блюда. Всего раз я туда ходил чисто из любопытства. Одному там вообще делать нечего, тем более, что я, привыкший к быстрым перекусам в закусочных, честно говоря, прифигел от того, как всё это долго.

Блюдо в набэмоно представляло собой условно говоря мясной суп со всякими добавками. Традиционное зимнее блюдо в Японии, в данном мире родиной этого блюда считались северные страны, вроде Страны Снега или Страны Железа. Дома такое вряд ли приготовишь, особенно когда так потеплело и весна полностью вступила в свои права. Смысл был в том, что в низком керамическом горшке — набэ — прямо на столе благодаря специальной встроенной печке на углях, похожей на ту, которая в кафе с барбекю, но чуть меньше, в бульоне варится мясо с овощами. Изначальное набэмоно, которое подают в местном кафе, состоит примерно на треть из мяса, на треть из овощей и на треть из грибов шиитаки, похожих на опята.

И, значит, сиди, медитируй, жди, пока всё начнёт приготавливаться, а потом вылавливай по очереди и ешь, добавляя новые порции мяса и овощей, которые нарезаны очень тонко, чтобы быстрее варились. Ещё лапшу в том же бульоне варят, тофу и даже рыбу или тефтели рыбные, зависит от заказа, насколько я понял.

Я тогда фишку с вылавливанием и добавлением ингредиентов не просёк, ждал, пока сварится всё, чтобы сразу съесть, и со скуки понаблюдал за народом, и, похоже, никого не напрягало ожидание: все сидели, и не спеша вкушали то, что сварилось, запивая чаем, рисовым пивом или саке.

Про тот неудачный поход я как-то рассказал Чёджи, когда он сказал, что любит ходить есть сукияки с отцом. Акимичи меня потом два часа просвещал, что я ничего не понимаю в колбасных обрезках, а сукияки — это дзен от еды. Рассказал о куче разных видов набэмоно, и том, как каждое из них делать и есть. Я только запомнил, что один принципиальный вид готовится в несолёном бульоне, а второй в солёном, первое едят, макая в соус, второе — без соуса. Но весь «сакральный смысл» был в том, что блюда в набэ единственные блюда, которые как бы объединяют. Даже пословица есть что-то типа «все одним горшком мазаны». Сукияки — это семейное блюдо, которое едят в кругу близких друзей, семьи, ты делишься едой и ешь из одной «кастрюльки», греешься от горшка-набэмоно, именно что медитируешь на еду, которая готовится, разговариваешь со своей семьёй и друзьями. Это символ объединения. Даже на свидание понравившуюся девушку приглашают поесть сукияки, намекая, что готов к семейным отношениям и к предложению встречаться.

Я тогда выпал в осадок от такой философии. И вспомнил об этом сразу, как Саске позвал в «Набэмоно». Возможно, я забегаю вперёд и мне просто хочется так думать, но мы могли пойти в то же барбекю, там одного мяса натрескаться, рамена или тяхана поесть, что было бы быстрей, но он сам сказал в «Набэмоно», значит ли это, что как на свидании с девушкой, что это предложение стать семьёй? Но, может, я слишком загоняюсь и чего-то лишнего придумываю? Ещё окажется, что он знать не знает о подобных «намёках» и просто сукияки или что-то подобное давно не ел?

В общем, всю дорогу до кафе мы молчали. Идти вообще-то было совсем недалеко, и пока я ломал голову, значит ли это что-то, мы уже пришли.

Заказ сделал Саске, нас посадили за крайний стол, поставили здоровую корчагу на угли печки по центру стола. В горшок было всякого понапихано, много зелени, мяса и грибов, только в этот раз ещё и каких-то белых и маленьких на длинных ножках. Отдельно была доска, на которой лежала тонко нарезанная говядина.

Саске кивнул хозяину, который для нас расстарался, натащив в наш закуток кучу всякого, и сложил печати.

— Это барьер сокрытия, — пояснил он. — Орочимару многому меня научил. Можно говорить не опасаясь.