Быстро и безжалостно. Как того и заслуживали уроды, решившие угробить четверть миллиона себе подобных.

А затем бросился догонять оставшихся. После скоротечной схватки пришло время долгого и унылого блуждания по темным улицам. Без моего нелепого сопровождающего, смывшегося во время боя, и без сандалий. Благо заливные луга располагались преимущественно на правом берегу Шура. А там, где не растет трава, сложно приобрести целое море мелких порезов, отнюдь не способствующих комфортным перемещениям.

Время шло. Повороты сменялись переулками, переулки — дырами в заборах, дыры в заборах — крошечными захламленными дворами, дворы — закутками, а закутки — поворотами. Похитители умело петляли по городу, я кое-как следовал за ними. Не потому что следить за широкой спиной амбала было особо сложно, просто разведчик из меня… Скажем так: некоторые оборванцы ухитрялись из ослиного дерьма и речного ила слепить вполне приличные домишки, но превратить меня в шпиона не смогли бы и они.

Меж тем мы прибыли к штабу бандитов. Как я это понял? На самом деле элементарно. Горе-парочка банально добралась до цели. Заглянув за очередной обшарпанный штакетник я обнаружил глухой тупик, заканчивающийся только-только закрывшейся дверью. Рядом ошивался охранник с внешностью заядлого головореза, а заколоченные окна не позволяли разглядеть что-то снаружи.

— Дьяволы и бесы…

Спрятавшись за углом, я напрягся. Вернувшись в прошлое, я не предавался бессмысленным пьянкам. Все мое бытие превратилось в сплошную подготовку к решающей битве. Не только тренировки с оружием. Десятки часов ушли на ковыряние в древних манускриптах, не меньше на попытки разобраться в тонкостях городской политики, но главный упор был сделан на силу. Или телекинез, как любили коверкать понятный термин ученые мужи.

Кладка за спиной стражника треснула и на непокрытую голову посыпалась сухая глина. Не в тех количествах, чтобы проломить черепушку, но достаточно чтоб отвлечь. И парень отвлекся. А я, рванув к нему, насадил несчастного на меч точно кусок мяса на шампур. И продолжил движение. Тростниковая дверь под весом пары тел разлетелась на кусочки. Мы ввалились внутрь.

Голиаф вскочил, отбрасывая нелепую миниатюрную табуретку. Девица, привязанная к саркофагу завизжала. Видимо, пара незнакомцев, один из которых успешно помирал, пугали ее больше джутовых веревок на собственных запястьях. Седого в помещении не обнаружилось.

— Чудесная ночка. — Поздоровался я, поднимаясь с охранника. — А у вас тут уютненько… Хотя я ожидал встретить еще одного господина.

— Ты встретишь смерть. — Здоровяк очнулся раньше чем того хотелось бы. Замахнувшись таким же как у меня кописом, кажущимся в безразмерной лапище обычным ножом, он принялся нарезать воздух перед моим лицом. Я отступал, энергично отмахиваясь. Нет, он не показывал чудес воинского искусства, но размах рук позволял ему раз за разом атаковать, оставаясь в относительной безопасности.

Будь в моих руках копье… Сто к одному, что чудовище легко разрубило бы древко. Ни одна деревяшка не устояла бы перед его запредельной мощью, а копья из цельных кусков стали ковали исключительно в легендах. Мне требовалась палица. Плотный и тяжелый кусок металла. С острыми краями и надежным кожаным ремешком, не позволяющим выбить оружие. Да, с подобной колотушкой я бы запросто столкнулся с противником лоб в лоб. Или он раздобыл дубину покрупнее и буквально уничтожил меня.

В любом случае я сглупил. Вместо изматывающих кошек-мышек, где огромные мускулы, требующие уйму энергии, сыграли бы с противником злую шутку, ломанулся вперед. Признаться честно, мой выпад был идеален и даже капельку лучше. Скорость. Жесткость. Угол атаки. Сам Лаорхис Триждывоскресший не справился бы лучше. Вот только поганая железяка вопреки ожиданию застряла в лучевой кости голиафа, а сам он взревел и ответил ударом в ребра. Я отлетел назад, и спину пронзила жуткая боль. В ушах раздался женский визг. Каменные тиски вражеской хватки сжались на предплечьях.

— Сделай уже что-нибудь! — Вопила девица, и мне захотелось прибить ее собственноручно. Безвольной куклой она хотя бы молчала.

— Да, сделай уже что-нибудь. — Передразнил голиаф. Заломав левую руку, он затащил меня на саркофаг и, удерживая рядом с пленницей, злобно оскалился.

— Ты меня поцарапал, малыш. — Темные зрачки глаз скользнули по кровоточащему запястью. — Как насчет ответа?

Грубая лапища легла на живот, и спустя миг сознание разорвала жуткая боль. Нелюдю не требовались раскаленные иглы или щипцы, лишь дарованные природой возможности. Твердый словно гранит и острый словно стекло ноготь разрезал тонкую человеческую кожу, и огромный палец погрузился в горячую плоть.

Я орал. Я пытался ударить его. В живот, в грудь, в голову. Кулаком и обеими ногами.

Голиаф отвечал смехом. Смехом и продолжением пытки.

А затем верзила тоже ошибся. Будем честны, легко недооценить изувеченного врага, если можешь прожить тысячу лет, столкнуться лбом с быком, в одиночку раскидать роту солдат, и терзаемая жертва не разрубила твою кость добротным клинком. Вот только я был магом, пусть и слабым.

Давно уверовав в собственную непобедимость, монстр ослабил клешню, и моя левая рука тут же метнулась к его шее, а правая — к лицу.

— Сейчас сделаю! — Я вернул назад жуткую улыбку и направил поток силы внутрь огромной головы. Прямо сквозь удивленные и слегка напуганные глаза. Все-таки он до последнего верил, что неуязвим. К сожалению, начинка его черепушки имела противоположное мнение и под напором водоворота магии превращалась в мясную кашу. Вероятно, невкусную.

Безразмерная туша голиафа сползла на пол, я последовал за ней. Не по собственной воле, а влекомый агонией судорог. Дырка в пузе не добавляла прыти. Остатков воли хватило лишь дотянуться до кописа и разрезать сковывающую девицу веревку. После сознание утонуло в ночной тьме.

Застенки — довольно унылое место.

Прежде всего, в казематах явная нехватка солнца. Проникающие сквозь мелкие решетчатые окна лучи едва освещают помещение. Этого достаточно для поиска брошенной тюремщиком миски с поганой едой или отхожей ямы, но не более. А как, черт побери, порой хочется раствориться в мягком и убаюкивающем тепле, льющемся с небес.

Во-вторых, вонь. Мерзкий смрад заполняет все пространство. В каждом вздохе обнаруживается новый оттенок мерзости: человеческий пот, давно нестиранные тряпки, гниющий с самого основания мира матрас в углу и дохлые мыши там же. Не говоря об уже помянутой яме.

И, разумеется, охранники. Обиженные судьбой и презираемые настоящей стражей моральные уроды, возвышающиеся за счет унижения арестантов. И пусть запертые в камерах люди — по большей части еще хуже, но мнящие себя локальными богами надзиратели вызывают омерзение у любого приличного человека.

По крайней мере так обстояли дела в Сиере. Хлебать тюремную баланду в других городах мне не приходилось ни в той, ни в этой жизни, и нынешний опыт не оставлял желания проводить сравнения.

В общем, когда по коридору пролетел Абу, еще полчаса назад радостно тыкавший меня подручными предметами сквозь прутья, я не расстроился. Скорее наоборот, истерично загоготал, глядя на растянувшегося по полу надзирателя. И совсем не удивился перешагнувшим через него гостям.

— Родитель. Реонис. Полагаю, где-то рядом должен ошиваться старший надсмотрщик…

— Он слишком занят.

— Собирает зубы?

— Всего лишь пишет отчет о превышении полномочий.

— Ты ранен, мальчишка? — Отец прервал светскую беседу. В списке его слабостей не числился излишек вежливости.

— Слегка.

— Его заштопали. — Пожал плечами жрец. Достав здоровенную связку ключей, он забренчал ими, ища нужный, а найдя, принялся с постной физиономией ковыряться в замке.

— Он едва не проиграл голиафу. Стоило бросить его умирать за бесполезность.

— Голиафу, господин Кархеон! Гиганту! Двум центнерам чистых мышц на железных костях!