Правда, выйдя из больницы, Юлька с ужасом узнала, что Сергей ушел по контракту воевать. Это было уму непостижимо, она держалась только на одном – на письмах Сергея. Он писал часто, рассказывал о жизни, о друзьях, о погоде и природе. Но никогда – о войне. Эти письма лежали в коробочке, перевязанные розовой лентой, той самой, которой завязывали новорожденную Лерку.
В последнем письме Сергей сообщил, что служба закончена и он возвращается восвояси. Она было возликовала, но дальше он писал, что домой не вернется, а поедет с другом куда-то на север, где хорошо платят. После этого Сергей пропал. Юлька пыталась выспрашивать у свекрови, но та ничего нового не говорила, да и вообще, о сыне говорила неохотно. Юлька понимала, свекровь ее не любит, но ради Сергея и новорожденной дочки Юлька была готова терпеть вечно дурное настроение Татьяны Петровны. И они начали ждать. Больше он не писал, зато начал слать переводы. Сначала понемножку, но честно поровну и жене, и матери, а потом все больше и больше. Юлька ждала переводов не из-за денег, хотя они здорово выручали молодую учительницу, а из-за того, что перевод был весточкой – он жив – здоров. Она ждала сама и научила ждать Лерку. Маленькая дочка рассказывала всем, что папа скоро приедет, и что он шлет ей подарки на день рождения и новый год. В такие моменты Юльке хотелось плакать. Все в деревне знали историю ее отношений с Сергеем, кто-то кривил губы, мол недолго продержится городская, кто-то, наоборот, надеялся на счастливый конец. Сама она уже не знала, чего ждать, и просто жила. С этими мыслями она незаметно уснула.
Подъем был ранним, как всегда, когда Нина приходила ночевать. В половине седьмого бодрая и умытая Нина растолкала Юльку, а та, в свою очередь, сопротивляющуюся Леру. Лерка закапывалась в одеяло и вопила, что нарушаются ее детские права, что ранний подъем травмирует ее подростковую душу, и возможно, после этого она начнет пить, курить и слушать Раммштайн, а может и еще что похуже. Юлька, устав бороться, хлопнула ладонью по одеялу в том месте, где приподнималась выпуклая нижняя часть тела, и пошла в кухню, завязав потуже халат.
Денис уже не спал. Постельное было аккуратно свернуто и лежало в углу дивана, а сам гость, разложив на столе колбасу и сыр, нарезал хлеб для бутербродов.
– Вообще-то, мы с утра едим кашу, – недовольно оповестила вошедшая Нина.
– Извините, – Денис смущенно посмотрел сперва на Нину, а потом на Юльку, – живу один, каш не варю, питаюсь подножным, можно сказать, кормом. Похозяйничал тут у вас…
– Да все нормально, Денис, – Юлька указала ему на табурет, – садитесь.
Лерка, натягивая на ходу пуловер, увидев бутерброды, радостно потерла руки.
– Хоть один раз в году нормально позавтракать! – Лерка показала Нине язык и взяла с тарелки бутерброд. – Может чаю нальете? – обратилась она к Денису.
– Не наглей, а? – Юлька пихнула дочь в бок, и та, положив надкушенное, вылезла из-за стола и нарочито зазвенела-забренчала посудой, разливая по чашкам чай. Поставила чашку перед Юлькой, Ниной, налила себе, и, чуть задумавшись, достала большую керамическую кружку с надписью "Босс", налила в нее и поставила перед Денисом.
– Спасибо, – Денис улыбнулся, Лерка ответила улыбкой, потом залезла с ногами на диван и принялась за бутерброд.
Нина ушла первой, шепнув в прихожей, что сегодня придет позднее. Юлька торопилась, не хотелось появиться в школе, когда весь коллектив и дети будут на месте, но, конечно же, они замешкались, потому что надо было сначала закрыть бесновавшегося Гаврилу, а потом выпустить его, после того как Денис выйдет за ворота, и пришли в половине восьмого. Денис, несший Леркин рюкзак, войдя в здание, протянул его девочке на глазах обалдевших подружек, и вместе с Юлькой отправился в учительскую, где висел ключ от кабинета информатики. Стараясь не замечать любопытных взглядов, Юлька привычно приветливо поздоровалась со всеми и оставила мужчину на растерзание голодных до событий женщин.
Алла Петровна уже была на месте. Она сообщила, что управление (будь оно неладно) требует, чтобы директор в ближайшее время показалась на глаза, а, кроме этого, поучаствовала в ежегодной конференции по инклюзивному образованию. Юлька пригорюнилась. Конференция запланирована на послезавтра, и она очень хотела отправить туда завуча, женщину активную, а главное, одинокую. Теперь же придется подменяться, потому что в тот день у нее уроки в седьмых и десятых классах.
Зазвонил телефон. Юлька глянула на экран – звонил Илька.
– Кто говорит? – спросила Юлька словами из детской книжки, а Илька, поддерживая тон, ответил:
– Слон!
– Привет, Лютик, – Юлька улыбалась. Она всегда улыбалась, когда разговаривала с другом детства. Илька, хоть и вырос в здоровенного дядьку с бородой, но остался тем же Илькой. Рядом с ним она сама чувствовала себя девчонкой, беззаботно смеялась и готова была на любые безрассудства. Илька оказался очень талантлив и работоспособен, выучился, стажировался за границей, а теперь занимал должность исполнительного директора на крупном заводе. Тетя Даша гордилась Илькой неимоверно, и только одно удручало ее – к своим тридцати четырем годам Илька по-прежнему был одинок. Несколько лет назад у него случился кратковременный роман, перетекший в брак, но этот брак оказался с браком, молодая супруга обвинила Ильку в том, что он скучен, забрала свои чемоданы, украшения, которые ей дарил скучный муж, и шпица, и, вернув фамилию, укатила в закат. Юльке было жаль друга, но вскоре она поняла, что он не слишком переживает. А она, к своему стыду, даже порадовалась, когда это случилось. Илькина жена ревновала Ильку к Юльке, и все то время, пока он был женат, виделись они гораздо реже, чем раньше. Юлька бы может и перетерпела, но Лера очень скучала и просилась к любимому другу. Кстати, она категорически отказывалась называть Ильку дядей или еще как-то, как называют взрослых, считала Ильку ровесником себе, и требовала полной самоотдачи. Во младенчестве Илька менял Лерке пеленки и гулял с коляской, пока молодая мать пропадала в институте. Он учил ее плавать, и сейчас Лерка обожала воду. Он кормил ее всякой дрянью, игнорируя вопли Юльки, настаивая на том, что пищевые рамки нужно раздвигать. В процессе этих экспериментов они узнали, что у Лерки аллергия на цитрусовые.
Лерка так доверяла другу, что долгое время совершенно не стеснялась его. Юлька любила вспоминать, как у Лерки начала расти грудь. Ей было почти одиннадцать, и сначала дочь просто жаловалась на зуд и боль, пугая Юльку. А потом, когда все открылось, Лерка звонила в город, требуя, чтобы Илька приехал немедленно. Илька, конечно, знал характер взбалмошной подопечной, но такая настойчивость насторожила его, хотя Юлька уверяла, что все в порядке. Увидев Ильку на пороге дома Лерка мгновенно задрала футболку и радостно объявила: "Смотри, у меня титьки растут!". Илька полдня ходил в предобморочном состоянии, а Юлька хохотала до слез. Сейчас Лерка, уже совершенно оформившаяся как девушка, не любила вспоминать этот позорный инцидент и шипела на Юльку, если та вспоминала детский конфуз.
Благодаря Лерке за Илькой закрепилось новое прозвище, которым пользовалась и Юлька. Произошло оно из Леркиного слаборечевого детства, когда она, завидев Ильку, кричала во все горло:" Илюта притол!", что означало "Илюша пришел". Позже "Илюта" заменилось на просто Люта, а Люта трансформировался в Лютика, и прикрепился к Ильке навсегда.
– Как дела? – Илька всегда начинал этим вопросом.
– Нормально, а у тебя?
– Тоже все хорошо. Как Лера?
– Спрашивала о тебе, – Юлька нисколько не лукавила, Лерка спрашивала про Ильку каждый день.
– Ну, я приеду на выходные, ты не против?
– Ну что ты глупости говоришь?! Конечно же я за!
– Хорошо, договорились, – слышно было, что Илька управляет автомобилем, – передавай всем привет.
– Передам, – Юлька чмокнула в трубку и отключилась.
Это хорошо, что Илька приедет. Рядом с ним она отдыхала душой. Достаточно было просто валяться на кровати, слушать как Илька и Лерка сражаются на приставке или обсуждают очередной фильм. Они и ее приглашали, но ей было лень разговаривать, хотелось просто слушать приятный басок и девчачий визгливый голос. Иногда приходила Нина, но она тоже не участвовала в бурном веселии, наверное, как и Юлька, она просто тянулась к невидимому Илькиному теплу.
