– Ну чего стоишь? Уезжай! – Серега крикнул и Илька, вздрогнув, бросился в машину. Он повернул ключ и автомобиль тихонько рыкнул. Илька тронулся с места, а Юлька, рыдая, припала к окну.

– Сережа! Я люблю тебя!

У Ильки заныло слева.

Через полчаса она уснула, всхлипывая, свернувшись калачиком на заднем сидении.

Серега стоял за воротами, глядя туда, куда уехала машина и увезла его израненное сердце. Мать вышла за ворота и накинула на него куртку.

– Что ж ты сделал, сынок? – она участливо заглянула ему в лицо, – ну привыкла бы она, поди не умерла бы.

– Ничего, мать, так надо, – он опять потянулся за сигаретой, но, глянул на нее и досадливо бросил.

Мать и сын присели на бревнышки у ограды.

– Эх, сынок, сынок, всех-то ты у меня жалеешь. Тебя бы кто пожалел, – она погладила сына по голове, – любишь что ли ее?

Серега молча кивнул.

15 лет спустя.

– Юлечка Вячеславовна! – дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить розовощекое улыбчивое лицо секретарши, – там компьютеры привезли!

Алла Петровна, секретарь, пережила, если можно так выразиться, трех директоров, Юля была четвертой. Пожилая женщина была не просто секретарем, она была частью этой школы, знала все обо всех, и в свои преклонные годы никак не хотела уходить на заслуженный отдых. Предыдущий директор, Виктор Викторович, всеми любимый, уходя, напутствовал:

– Юля! Ты можешь безболезненно уволить половину коллектива и набрать молодых. Этого даже никто не заметит. Но если ты уважаешь меня и прислушиваешься ко мне, то не увольняй Аллу. Вот увидишь, насколько проще будет твоя жизнь, если она останется сидеть в твоей приемной. Кроме того, – он лукаво прищурился, – она же как местное привидение, почти достопримечательность!

Виктор Викторович оказался прав. Алла Петровна, у которой вся жизнь сосредоточилась вокруг школы, не только исправно выполняла свои обязанности, но и в силу доброго сердца и широкой души очень поддерживала молодого директора. А поддерживать было надо. Коллектив не очень понял и принял решение управления образования назначить Юлю новым директором. И даже пошли слухи, что к этому приложил руку Юлин отец, хотя о нем никто ничего не знал, но слухи все же пошли. Юля не препятствовала и не опровергала, ей было, по сути, все равно. Косые взгляды коллег несколько напрягали, но и с этим она вполне справлялась. Она давно научилась закрываться от внешнего негатива. Жизнь научила.

– Спасибо, Алла Петровна, – Юля улыбнулась секретарше, – передайте им, что я буду через минуту!

Лицо в двери исчезло и хлопнула входная дверь – Алла Петровна торопилась проследить за тем, чтобы с ценным грузом обращались аккуратно. Юля уронила голову на руки. Устала. Сил нет, как устала. С момента назначения прошло уже полгода, а работы был непочатый край. Виктор Викторович был замечательным человеком, добрым, душевным, его все любили, от первоклассников до пожилой уборщицы, но администратором он был неважным. Да он и сам это понимал, постоянно повторяя: "Я всего лишь старый историк!". Когда Юля пришла работать в школу, Виктор Викторович сначала в шутку, а потом и всерьез начал при каждом удобном случае говорить "Буду тебя, Мельникова, готовить на свое место!" И он это делал, ненавязчиво, но упорно. Посылал ее представителем на какие-то совещания, буквально заставил сдать экзамены на первую, а потом и высшую категорию и поступить в аспирантуру. Естественно, злые языки тут же приписали им роман, тем более что Юля частенько задерживалась в кабинете директора допоздна. Но прямых доказательств не было, а кроме того, рядом постоянно находилась Алла Петровна. Только это спасало Юлю он клейма гулящей женщины, распутницы и разлучницы, как это водится в деревенском обиходе.

Она долго привыкала к деревне. Могла бы в любой момент все бросить и уехать, но терпела и жила. Потому что только тут чувствовала близость к Сереже. Ей теперь казалось, что даже старый дом пахнет им. Ей нравилось рассматривать его вещи, старые игрушки, листать книги с расшатанной этажерки, ходить туда, куда ходил он. Нина рассказывала и показывала все, что помнила, сожалея о том, что намного моложе брата и не помнит его ребенком. Но зато пересказывала истории из детства со слов матери. Сережина сестра, поначалу сторонилась ее, да и было отчего. Вообще, хорошая она, Нина, добрая, приветливая. Совсем не похожая на свою мать. Юля никогда не видела свекровь улыбающейся. Вечно этот взгляд исподлобья, вечно укор в глазах. Но не гнала ее, это уже хорошо. До того случая. Впрочем, Юля и сама подумывала переехать, так что все случилось вовремя. Сейчас они с Лерой жили в хорошем домике недалеко от школы. Когда-то ей казалось, что этот маленький, потемневший снаружи дом никогда не станет ей родным, но со временем обжилась, привыкла и даже полюбила. Уезжая на несколько дней в город, ночуя в квартире родителей в своей комнате, на своей детской постели, Юля скучала по дому, виду из окна и лаю Гаврилы снаружи.

Гаврила был псом средних лет, неприметной внешности и с очень склочным характером. Именно по этой, последней, причине, Гаврилу пришлось посадить на цепь, соседи жаловались на порванные Гаврилой штаны и обещали прибить, если инцидент повторится. Один раз уже пес прибегал домой с алюминиевой пулькой в бедре, и Юля, рыдая, бежала к ветеринару Толику, чтобы тот за поллитру вынул пулю из собаки. Возмущаясь жестокостью местных жителей и глупостью Гаврилы, она решила, что лучше неволя, чем смерть. И Гаврила стал цепным. Впрочем, он не переживал из-за ошейника, разве что потому, что тонкая, но крепкая цепочка не позволяла достать до ворот. Любой входящий был злобно облаян, Гаврила старался от души, показывая, что если бы не ограничение, то разорвал бы он нежеланного гостя в клочья. Зато пес не трогал детей. Вот просто совершенно игнорировал. Когда во двор боязливо заходили ребятишки, Гаврила демонстративно поворачивался к ним спиной и начинал выкусывать блох, как бы говоря: "Мне нет до вас никакого дела, получеловеки!".

И только ее, Юлю, Гаврила любил своей собачьей любовью. И Леру. Летом, сидя на крыльце, Юля поглаживала лохматые Гавриловы уши и внушала ему, что не все люди злые. Она была убеждена, что до нее Гаврила жил у каких-то садистов, и именно поэтому ненавидел весь людской род.

– Вот приедет Сережа, – наговаривала она вполголоса, – ты увидишь, какой он добрый. Вы будете гулять вместе, он сводит тебя на речку, я же не могу, ты обязательно убежишь и кого-нибудь покусаешь, балбес!

Гаврила слушал, жмурясь, и только изредка шевелящийся хвост свидетельствовал о том, что пес все слышит и понимает.

Сережа… иногда Юле казалось, что это был сон. И то лето, и безумная любовь, просто одержимость этим парнем. Много позже она анализировала произошедшее. Все совпало – молодость, свобода, желание влюбиться, ее безрассудство и его мужественность, их совместное желание. Просто солнечный удар какой-то, как у Куприна. Юля вспоминала свои ощущения и понимала, что в тот момент она вообще не задумывалась о последствиях. Когда поняла, что беременна, то очень испугалась. Было невозможно представить, как она стоит перед родителями и говорит им: "Мама, папа, я беременна". Это просто абсурд какой-то. Юля даже представляла реакцию родителей. Мама сразу начнет плакать и звать папу. Папа побледнеет, и начнет потирать складку на лбу. Он так всегда делает, когда случается что-то неприятное. Они, конечно, не станут ее ругать, но просто невыносимо ощущать их разочарование и боль. А потом мама позвонит тете Лизе, и будет плакать в трубку. Тетя Лиза тут же прибежит и будет смотреть на нее, будто она предала все ее мечты… Но был человек, которому можно и нужно было рассказать. И она, трясясь, позвонила ему.

Сергей примчался по ее зову на следующий день. Они встретились на пригородном вокзале, и первые минуты смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Потом он притянул ее к себе, и она зарыдала горькими слезами. Крепкие руки обнимали ее, и Юля почувствовала, что возможно, все не так необратимо, и что-то еще можно сделать. Кое-как успокоившись, она потянула его к автобусной остановке, держась за мускулистую руку как за соломинку. И в душном автобусе он сделал ей предложение. То ли качка, то ли стресс повлияли, но ее замутило, и едва выскочив из салона, она наклонилась и ее вырвало. Люди брезгливо обходили их, а Сергей придерживал волосы и старался прикрыть ее от посторонних глаз.