"Кто ты?"

  «Калле», - сказал он снова, снова улыбаясь, сверкая заостренными зубами. Он взял грязный стакан и подержал его на мгновение. Затем он встал, подошел к раковине и взял с трапа открытую бутылку вина. Он налил красное вино в бокал, принес обратно к столу и сел. Он отпил его, а затем снова посмотрел на нее, не говоря ни слова.

  «Вы нам пригодились в Париже. Ле Кок убедил меня в этом. Я одобрил использование вас, я одобрил Le Coq, говоря вам, что этот Мэннинг был американским агентом ».

  "Кто ты?"

  «Помолчите, мадам, на мгновение». Он осушил бокал вина и закурил еще одну сигарету. Комната была едкой из-за несвежего запаха сгоревшего табака после долгой ночи курения Gauloises. На грубых досках пола валялись окурки; окна были затуманены пятнами табачного дыма на стекле. Все в комнате было испорчено из-за скопившихся запахов крепких сигарет, мусора, остатков еды и грязной посуды.

  «Мы хотели посмотреть, что произойдет. С вами и с вашим Уильямом Мэннингом. То, что произошло, нас удивило; да, могу сказать, это нас удивило. Мы не ожидали его смерти больше, чем вы. Но, возможно, он добавил к этому вопросу ощущение неотложности, которое было необходимо. Возможно, это наш сигнал ».

  "К чему?"

  «Чего мы все хотим достичь», - сказал Калле. Он снова улыбнулся.

  «Неужели я был загнан в темноте с завязанными глазами в это место только для того, чтобы столкнуться с другим мрачным философом революции?» Она говорила с инстинктом парижанина на резкое замечание, тщательно вылепленное в элегантном предложении.

  Но зверь не двигался и не реагировал. Зверь смотрел на нее без лукавства; черные глаза были прикованы к ее лицу, как будто она могла быть жертвой.

  Она ждала.

  «Мадам, это очень близко», - сказал он наконец. «Это уже не детские игры. Когда вы были на баррикадах в 1968 году, насмехаясь над полицией, вы думали, что это было ради спорта, что ваш идеализм был обрядом весны, чем-то, что молодежь должна делать ».

  «Нет, месье. Если вы так думаете, вы меня неправильно поняли. Она наклонилась вперед через стол. «Моя страсть не подлежит сомнению. Не в этом. Я заслужил ваше уважение каждый день, когда я служил в тюрьме, и каждым письмом, которое я написал, и каждым делом, которому я служил, и каждый раз, когда Бюро Deuxi & # 232; me допрашивало меня, или блокировало меня, или помещало меня в черный список, или клеветало на меня ».

  «Мадам, все это было ничто». Калле снова встал и вернулся к раковине. На этот раз он вернулся с бутылкой сырого красного вина и еще одним бокалом. Он подтолкнул к ней второй стакан и налил изрядную порцию. Она взяла стакан и попробовала его на вкус; вино обожгло ей горло.

  - Бургейн, - сказал Калле.

  Алжирец кивнул, открыл единственную дверь и вышел на улицу.

  Жанна Клермон ждала. Ее рука грациозно покоилась на приземистом стекле.

  «Вы можете знать многое», - начал наконец Калле.

  Она смотрела.

  «Внешний вид Уильяма Мэннинга нас не удивил».

  "Что ты имеешь в виду?"

  «Мы ждали его с самого начала».

  "Как ты мог?"

  Калле покачал головой. «Это невозможно объяснить. Не сейчас. То, что я требую от вас, довольно просто, но, к сожалению, получить его не так-то просто. Мы могли бы получить его вовремя, но сейчас времени мало. События развиваются слишком быстро. Уже май.

  "Чего ты хочешь?"

  «Я боялся тебя», - сказал он. «Использовать тебя».

  «Что ты знаешь обо мне?»

  "Все."

  «А чего ты боишься?»

  «Потому что мы ничего не можем с тобой сделать».

  "Что ты имеешь в виду?"