В середине дня Мэннинг очутился в сером свете мрачного майского дня и покинул здание Кизона на бульваре Ришар-Ленуар. Он прошел через город по правому берегу, прежде чем встретить Жанну. В этой долгой прогулке он все ясно видел: все было сковано и предопределено, как все люди знают, что они должны прожить какое-то время, а затем умереть.

  Он должен предать Жанну Клермон или использовать ее. А если бы он этого не сделал, Жанна Клермон была бы никому не нужна. В конце концов, она могла знать, что он снова ее предал. Или она не могла бы; это не было важно. У Жанны была своя собственная роль, предопределенная так же точно, как и у него, и она приняла ее задолго до этого.

  Когда они встретились, он сказал ей несколько слов. Они поцеловались и прогуливались под руку через Сен-Луи до Ле-де-ла-Сит. По обычаю они обедали в «Розе де Франс». Когда она заговорила с ним, он ответил вяло, как спящий, который не хочет просыпаться от своих снов.

  Он наблюдал за ней во время ужина грустными, далекими глазами, как будто видел ее с точки зрения мертвого человека, получившего возможность на день побывать на Земле.

  А потом, в темноте ее комнат в старом многоквартирном доме на улице Мазарин, он жаждал ее. Он прикоснулся к ней через ее одежду, он поцеловал ее, задыхаясь; он занимался с ней любовью в течение долгого времени, а затем, спустя почти мгновение, снова занялся с ней любовью. Он поглотил ее в ее собственной постели, запутавшись в простынях, мокрых от блестящего пота, и соки их любовных ласк смешались. Нет слов. Только их звуки под покрывалом. Его все еще худощавое тело прижалось к мягким изгибам ее тела. Однажды она повторяла его имя снова и снова, напевая, как мать напевает сонному ребенку. Или испуганный ребенок. Все в порядке; придет сон.

  В два часа ночи, когда Пэрис беспокойно спала, она сидела у окна и курила сигарету. Она вообще редко курила, но хранила сигареты в маленьком футляре на низком столике в гостиной. Она была обнажена, но не холодно; день был теплый, и тепло длилось всю ночь.

  Он смотрел, как она курит в свете луны.

  Он лежал на открытой кровати, голый, одной рукой подпирая тело.

  «Я люблю тебя», - сказал он наконец.

  Она смотрела не на него, а в широкие французские окна. Она увидела город перед собой. Ее руки были скрещены на груди; ее ноги были скрещены, и она по-индийски села в кожаное кресло рядом с окном. Ее глаза ярко сияли в ясном вечернем свете; это было так, как если бы луна щипала душу за глазами и заставляла ее блестеть невидимыми слезами.

  «Я люблю тебя», - сказал он снова, желая, чтобы эти слова никогда не произносились раньше.

  «Когда ты уходил», - начала она медленно, как начало ручья.

  «Когда я ушел», - повторил он, - ребенок учил уроки.

  «Мне не было утешения. Я плакала три дня. Ты сказал мне, что уйдешь, но после того, как ты уехал в Орли, я мог только плакать, я так по тебе скучал.

  Он смотрел на нее, на бледное тело в лунном свете, на глаза, видящие теперь только то, что произошло задолго до этого.

  «Тебе не следовало бросать меня, Уильям».

  «Я никогда не хотел тебя бросать».

  Она повернулась и посмотрела на него. «Я знаю», - мягко сказала она. И она снова повернулась и посмотрела в окно на город. Издалека они оба услышали звук разбитого стекла.

  «События», - сказала она, используя общепринятый французский термин, чтобы обозначить дни мая 1968 года. Неизбежные беспорядки придут снова, неизбежный вандализм, неизбежные полицейские кордоны вокруг Пантеона и омоновцы, неосторожно выстроившиеся вдоль бульвара. Сен-Мишель. Кафе & # 233; Владельцы в Клюни и вдоль бульвара убирали свои стулья из окон, чтобы посетители не были забрызганы битым стеклом, если случится худшее. События. Мэннинг считал, что все великое должно быть упрощено словами: события, дела, инциденты.

  «Революция, которая провалилась», - сказала она. «Почему они этого не забывают?»

  «Потому что ничего не вышло», - сказал он.

  Между ними снова воцарилась тишина. Она вытолкнула сигарету в пепельницу рядом с собой. Она поставила пепельницу на пол.

  «Иди спать», - сказал он.

  "Нет. Еще нет. Я хочу сесть здесь ».

  «Жанна», - сказал он.

  «Я никогда не знала, что могу плакать, пока ты не бросишь меня», - сказала она. Ее слова были мягкими, но, как ни странно, бесшумными, как будто они исходили из такого глубокого места, что весь резонанс был утерян.