Гаришенко выиграл игру и проиграл войну. Он изолировал российские подразделения в нескольких городах Афганистана, но результаты не были приняты на высшем уровне.

  После игр в Кабуле была вечеринка. Даже Гаришенко, которого некоторые сотрудники колледжа сочли прокаженным из-за его капризности и официального положения «человека против», был приглашен на вечеринку. Он проходил в одной из больших частных столовых, которые есть в московских ресторанах для партийных функционеров, которых нельзя увидеть едящими слишком много или слишком свободно выпивающими на глазах у пролетариата.

  На вечеринке Варнов, который был старше Гаришенко, но которого Гаришенко считал дураком, пьяно обнял его, посмеялся и поздравил с той прекрасной работой, которую он проделал в играх.

  «Но видите ли, дорогой Алексей, игры все еще остаются играми, все еще в стадии экспериментов».

  «Игры - результат методики Бронского», - холодно сказал Гаришенко. Он не был пьян, хотя всегда пил слишком много; что-то в комнате, в покровительственных улыбках остальных, заставило его похолодеть.

  «Да, да, и он был гениальным человеком, но, видите ли, марксистско-ленинских моделей в программе было недостаточно. Вы с самого начала недооценили дух афганцев принять мир и продолжать…

  «Афганцы изгоняли захватчиков на протяжении двадцати веков, от китайцев до британцев. Нет причин предполагать, что их ответ будет отличаться от нашего ».

  «Но мы пришли не их покорять», - сказал Варнов, все еще пьяно улыбаясь. «Мы идем как товарищи и соработники в борьбе за равенство».

  И в ту ночь Гаришенко знал по пьяным комментариям Варнова и других, что результаты игры отклонены; Более того, игра была испытанием для вторжения в Афганистан, и хотя Гаришенко выиграл, игра проиграна.

  Они ему не доверяли. Не тогда; не сейчас. Если компьютер по имени Найя не был в достаточной степени марксистским в своем мышлении, то, возможно, Гаришенко также был недостаточно марксистом.

  Вторжение в Афганистан последовало за компьютерной игрой, и через три года Красная Армия оказалась изолированной в этой далекой, бесплодной стране, не выиграв войну и не проиграв ее.

  Никто не подумал предположить, что Гаришенко был прав и что игры были точной проекцией реальности.

  И вот эта новая игра, причудливо названная «Парижем». Предложение об игре исходило не от высшего руководства армии или персонала Фрунзенского военного училища. Это само по себе делало игру необычной.

  И за три месяца до начала игры, когда Гаришенко и его команда из девяти человек отбирали западные документы для информации для размещения в компьютере, Гаришенко посетил человек по имени Ленович.

  Визит произошел в воскресенье утром, когда он был один в своей квартире в квартале в двух милях к югу от Военного колледжа. Катарина, с которой он жил, была в гостях у ее родственников в Ленинграде.

  Посетитель был одним из тех мужчин, которые говорили тихо и чьи лица никогда не выражали эмоций. Это была черта не расы, а тренированности; люди, которые не признали, что они были частью КГБ.

  Человек по имени Ленович долгое время расспрашивал Гаришенко о компьютере и об индексе Бронского.

  Вопросы были вежливыми, но обстоятельными. Только через час Гаришенко наконец начал верить, что они имеют отношение к игре, которая будет разыгрываться, игре вторжения в Западную Европу под названием «Париж».

  «И, товарищ генерал, как вы оценили избрание Франсуа Миттерана в 1981 году? Я имею в виду, как фактор в играх ».

  «Все, что связано с играми, было вложено в Найю», - осторожно сказал Гаришенко.

  "Конечно, конечно. Но что было связано? »

  "В каком смысле?" - спросил Гаришенко, отталкивая вопрос, как если бы это был захватчик.

  «В том смысле, что победа левых, даже социалистического миттерана, показывает растущую волну настроений в отношении политики ...»

  «Это одна интерпретация, товарищ. Можно также отметить, что на выборах мало что изменилось, за исключением того, что Коммунистическая партия во Франции потеряла значительную власть ».

  «Это всего лишь одни выборы», - сказал человек по имени Ленович.

  "Точно."

  Человек из КГБ перешел к другим вопросам, но вопросы всегда возвращались к Парижу, к политике французов, к идее того, каким будет французский ответ на любое вторжение в Западную Европу.