Хоффман оглядел темную улицу перед своим домом. Черный «Ситроен» не было видно, внизу по улице было припарковано такси, а за ним - потрепанный «Мерседес-Бенц».

  Хоффман бросил сумку на заднее сиденье «Морриса» и сел рядом с Рэйчел.

  Она выехала из лабиринта маленьких улочек и ускорила путь по широкой, хорошо освещенной улице Авенида да Либердаде.

  Она сказала: «Нам придется работать над кодами, когда ты вернешься».

  «Очень по-деловому», - сказал он.

  «Еще кое-что. Вам нужно будет представить убедительную историю, когда Сталин спросит вас, как вы узнали, что вы его сын. И почему ты вдруг решил вернуться ».

  «Я думал об этом», - сказал ей Хоффман, когда «Моррис» объезжал Парк Эдуарда VII. «Это не сложно. Скажу ему, я всегда подозревал, что это был мой отец. Что я подслушал разговор между моими родителями, и это, казалось, связано с привилегиями, которыми мы пользовались ... Но я был слишком напуган, чтобы что-то с этим поделать. В конце концов, если Сталин не хотел, чтобы это было открыто, кто я такой, чтобы вмешиваться? »

  - Но что, по-вашему, решило? - спросила Рэйчел.

  «Ничего не решило. Когда я доберусь до Кремля, я все равно не буду уверен… »

  - Тогда почему вы говорите, что вернулись? И, если уж на то пошло, почему вы вообще ушли?

  «Это самая легкая часть, - сказал Хоффман, - если вы понимаете советский менталитет. Я ушел, потому что мне было противно творимое зверство. Я вернулся, потому что до меня доходили слухи, что немцы собирались вторгнуться. Страна по совести, очень русская. И я чувствовал, что должен предупредить его, был он моим отцом или нет ».

  Рэйчел повернула руль; Моррис миновал горящие масляные лампы в лачуге и устремился в темноту сельской местности. В зеркало заднего вида она увидела позади себя вспышку фар; она ехала быстрее.

  «Мы приготовили для вас кое-что более сложное», - сказала она.

  - Предоставьте это мне, - резко сказал Хоффман. 'Я знаю, что я делаю. В конце концов, он мой отец ».

  «Вы думаете, я не понимаю, что вы чувствуете, не так ли?»

  Хоффман не ответил. Все их отношения с самого начала были ложью; он задавался вопросом, было ли это все еще так. Он хотел протянуть руку и прикоснуться к ней, почувствовать ее тепло. Но хрен с ним. Ни сейчас, ни когда-либо. Даже крестьянин - внук грузинского сапожника! - была его гордость.

  Пролетели фары. Задние фонари светились на мгновение или около того, прежде чем исчезнуть за поворотом дороги.

  Ночь была беззвездной, лес по обе стороны дороги - часть ночи.

  Вспышка света посреди дороги шокировала.

  Рэйчел резко затормозила; «Моррис» остановился на обочине дороги в нескольких футах от света.

  Рэйчел опрокинула окно и сказала человеку, держащему фонарик: «Что случилось?» и когда она увидела пистолет, он попытался уехать, но к тому времени он выдернул ключи из замка зажигания. «Убирайся», - сказал он на английском с немецким акцентом, направляя пистолет ей в голову. И Хоффману: «Ты тоже, но ничего не пытайся, иначе она это получит». Он выключил фары.

  Рэйчел вышла из машины.

  «Руки за голову. Верно. Ведите себя хорошо, и вы не пострадаете. А ты, - машет пистолетом Хоффману. «И забудь про все, что есть двое против одного, потому что там на тебя нацелены два орудия». В темноте Хоффман видел только очертания потрепанного «Мерседес-Бенц».

  Он решил, что его целью был фонарик. Один удар, и все они окажутся в темноте. Старый Хоффман рассудил бы: «Но Рэйчел может пострадать». Новый подумал: «Рэйчел может пострадать, но я должен пойти на такой риск».

  Он сделал шаг к человеку, держащему фонарь.

  Мужчина сказал: «Теперь вы оба садитесь в« мерседес »».

  Хоффман собирался ударить ногой, когда раздался первый выстрел. Он думал , что на долю секунды , что он был ногами , потому что фонарик взорвалась в руке человека. Тогда была только тьма.

  «Ложись, - крикнул он Рэйчел.

  Ждали еще одного выстрела. Ничего такого.