– Город чувствует мое настроение, – смеюсь я.

– А как дома? Захотелось вернуться в юность?

– Я остановился в гостинице, к отцу не поехал.

– Ого.

– Да, он сейчас играет в пирата.

– Напивается и грабит моря?

– Хорошо, надо придумать этому другое название. Он не грабит, а только пьянствует. Хотя, у этого уже есть название – алкоголизм.

– Не расстраивайся, наверное, у всего есть свои причины.

– Может ты прав, но должны же быть у него причины уважать меня? Ладно, оставим.

– Какие планы? – спрашивает Артур.

– В смысле? Поеду в военкомат.

– Какое страшное слово, – в шутку говорит он, – это будет завтра, а сегодня чем займешься?

– Я даже не думал об этом.

– Я тебе удивляюсь, Джей, неужели собираешься сидеть в номере до утра?

– Ты прав, надо развеяться, схожу прогуляться, спасибо еще раз за всю помощь.

– Звони, если будут новости или еще что-то потребуется.

– Постой, – говорю я.

– Да?

– Я совсем забыл спросить, как у вас там дела?

– Мда, Джей, ты, видимо, забыл, где работаешь. Тут уже два года ничего интересного не происходит, если кто-нибудь решит нас ограбить или умрет от инфаркта прямо в магазине – я тебе наберу.

– Понял, – смеюсь я.

– Ну все, иди развлекайся, вернешься – будешь жалеть о потраченном времени.

– Хорошо, до связи.

– До связи, пока.

Я вновь один. Разговаривая с Артуром, я об этом не думал, да и не за чем. Я был сосредоточен на разговоре. Но как только я остаюсь один, я начинаю копать внутрь себя и нахожу там далеко не радугу.

«К черту это» – думаю я. Хватаю куртку и иду в город.

Прошла неделя, через два дня у меня поезд обратно. Я много размышлял о времени, о жизни, о судьбе, о людях. Я сам себе был собеседником все это время. Время растягивалось и сжималось. Чтобы не скучать, я катался на автобусе по городу и вспоминал с радостью улицы, по которым не раз ходил в юности. Не то, чтобы я сейчас сильно постарел, но я очень четко ощущаю барьер, разделяющий время, когда я учился в школе, гулял с девушками в парке, беззаботно ходил в кино, думая перед сном о том, что в будущем все сложится, как надо. И время, когда я уехал, нашел первую работу, противился ей, уволился, бедствовал и скитался, а затем пришел к тому, что есть сейчас. Чувство, будто это две разные жизни, думаю, оно справедливо. Пока я ездил в автобусе, я увидел, как солнце отчаянно пытается пробиться сквозь тучи и бросает свои слабые лучи на деревья, а те, в свою очередь, ласкают тенью тротуар. Мне показалось, что в этой игре природных явлений есть что-то особенное и прекрасное. Мне стало очень радостно и одновременно грустно. Радостно мне было от того, что я живу, вижу это и имею счастье наслаждаться такой картиной. Грустно от того, что разделить этот миг, это сокровище, мне не с кем. Я задумался, какой смысл во всех победах и достижениях, если ими не с кем поделиться? Не столько прекрасно достижение цели, сколько путь к этому.

Я слишком много думал. Об отце, о людях, которых я знаю, о себе и, конечно же, о Руфи. Я читал еще одно письмо от нее, второе. Я знал, что мне будет больно, но ничего не мог с собой поделать. Я схожу по ней с ума. Я осознаю, что прошло уже больше месяца без ее голоса, больше месяца я не видел ее, не обнимал, не чувствовал ее дыхания. С ужасом я понимаю, что я для нее уже прошлое. Впервые, прогнав эту мысль в голове, я покрылся холодным потом. Я осознал, что пропил очень много, чтобы забыться и потерял счет времени. Я должен был пойти к ней домой и поговорить, разобраться с ней в том, что произошло. Я понял, что я не был готов принять то, что она способна уйти от меня. Я просто никогда об этом не думал, а когда это случилось – моей первой реакцией было закрыться, игнорировать, ждать вместо того, чтобы действовать.

У меня чувство, будто меня засасывает в зыбучие пески, а рядом никого, кто мог бы предложить мне руку помощи.

Мне нужна только Руфь. Ее лицо, ее красивые глаза, нежный носик, кругленькие щеки, ее шелковистые волосы, ее звонкий смех. Только она, только ее любовь властны надо мной. Я никогда так не любил. Мне всего двадцать четыре, я знаю, мне скажут, что все еще впереди, что будут чувства сильнее. Но, внутри, я знаю – это ложь. Это не вопрос отношения, веры, угла зрения, это знание. Я знаю – я потерял одну из важнейших частей своей жизни. Я не могу описать глубину этой боли, она достает в человеке самое настоящее, а затем беспощадно это уничтожает. Бьет, топчет, режет, рвет. Остается пустота.

Или нет? Ведь выхода нет лишь тогда, когда человек мертв. А пока все иначе, ничего не решено. Я нахожусь за тысячу миль от Руфи и люблю ее сильнее, чем когда-либо. Одновременно с этой любовью в моем сердце живут злоба и ненависть. Оно разрывается от противоречий, создаваемых мыслями. Почему, что случилось, когда, как? Я должен увидеть ее, хотя бы один раз.

Все эти размышления нашли во мне двойной эмоциональный отклик по причине того, что в поездке я совсем не пил. Ни капли за все время пребывания. Поэтому мне приходилось драться с мыслями каждый день. Они были более полными, сильными и сформированными, а я был более слабым и неподготовленным.

Свои дела я разрешил, как нельзя удачней, пройдя огромную кучу бюрократических проблем, сдав массу биологических анализов и триста раз посетив военкомат. Я наконец добился своего. Главный врач определил мою «болезнь» – камни в почках. Он явно старался, в документах размер этих камней так огромен, что их можно спутать с Плутоном. А меня по этой проблеме можно записать в клуб тех, кому за семьдесят. Но мне абсолютно плевать, что там со мной на бумаге, в реальности, я чувствую себя физически здоровым. Только несколько раз кололо в животе, но это, скорее всего, из-за жирной пищи.

На данном этапе документы отправляются в Лондон, где все бумаги перепроверят и, при условии, что все хорошо, меня признают негодным к службе. А я отчалю в Эверхайд, где буду ждать результатов.

Я вновь ощущаю двойственные чувства. Я очень рад, что я почти избежал службы, я боялся отправиться туда, потерять время, себя, Руфь.

Однако, я осознаю, что все это совершенно не имеет смысла. Потерять себя – а кто я? Я задумался и не смог ответить. Руфи нет со мной и все мечты рассыпались, как замок, сделанный на песке.

Перед уездом я решаю навестить отца. Завтра у меня поезд, который вернет меня в мир алкоголя. Я выхожу из автобуса на улице Революции, наш номер дома семь. Абсолютно ничего не изменилось. Тучи поглощают маленькое, кирпичное, пятиэтажное здание, у фасада которого растет очень много деревьев.

Я захожу внутрь и во мне что-то слегка волнуется. Может, это стыд за свое поведение, а может неуверенность от того, что не видел отца больше полугода. Я приезжал в августе, но его не было в городе, он ездил в деревню к тетушке Хелен и бабушке.

Я стучу в железную дверь. Через несколько секунд я слышу, как отец встает с дивана, на котором он просидел, как минимум, четверть жизни. Грузными шагами он приближается к двери.

– Кто?

– Это я, пап.

Видимо, он смотрит в глазок. Наконец дверь открывается. Отец выглядит немного помятым. Никак не привыкну к тому, что он стареет. К тому же двадцать лет алкоголизма сказываются на внешности.

– Проходи, говнюк, – говорит он и улыбается.

Я тоже не могу сдержать улыбку. Захожу в квартиру, в которой я прожил восемнадцать лет жизни, ставшую теперь такой пустой, и мы обнимаемся.

– Ну, как дела, – спрашиваю я.

На обеденном столе полнейший бардак, окурки сигарет лежат в тарелке с недоеденным супом. На полу расположились несколько бутылок из-под коньяка. Отец смотрит на меня некоторое время, затем улыбается.

– Говнюк ты, – он начинает смеяться, – почему у меня не жил, а?

– Не хотел видеть тебя пьяным.

– Сын, – оправдывается он, – да разве же это пьяный? Я обрадовался, что увижу тебя вот и решил открыть пузырек.

– Я понимаю, но вся эта атмосфера мне не по душе, я не хочу помнить тебя таким.