Сейчас, в проснувшемся ото сна небе, часть которого хорошо виднеется сквозь окно, мои мечты отдают сожалением, эгоизмом, почти стыдом. Думается, что я все рушу, как и тогда, при жизни. Что лежащая рядом Айви наверняка проявляет благоразумие, интерес, с точки зрения необычного опыта.

Возможно, будь я жив, навряд ли стал бы сомневаться в том, что она ответила бы мне взаимностью. Но судьба имеет весьма скверное чувство юмора — я мертв, и то, что я сомневаюсь не только в себе, но и во всей этой хрупкой связи между нами — вполне себе разумеющееся. Это не значит, что мои чувства — неправильные, и не стыдно за них. Мне стыдно вовсе не по этому.

Мне стыдно, что я заставляю Айви погружаться в тот мир, в котором нет живых людей. Она — человек. Из плоти, крови, со своими мыслями, с потрясающим чувством юмора, прекрасной внешностью, с улыбкой, за которую я готов отдать многое, лишь бы видеть её чаще. А вот я не совсем человек, и это неправильно — заставлять её застревать со мной рядом.

Она теряет время, в отличие от меня, у кого его навалом. Айви еще может воплотить в жизнь все, что задумала. Растрачивать силы на то, что в любом случае никогда не принесет пользы — скверное занятие.

Наверное, это единственное, что заставляет меня теперь держаться дальше. И чувствовать отвращение к себе за эгоистичность собственных желаний.

Я не имею на это права. Никогда не имел. И не стану.

— Лео, — она разлепляет один глаз, встречаясь со мной взглядом. Мне кажется, что еще немного и сердце точно грохнется вниз, выпав из грудной клетки с оглушительным треском.

— Прости, — извиняюсь, собираясь вновь покинуть комнату. На крыльце, в конце концов, сейчас обалденный вид. — Не хотел тебя будить.

— Если ты собираешься снова сбежать, то я буду ходить за тобой по пятам до тех пор, пока мы не поговорим, — она поднимает голову, отрываясь от подушки. Только сейчас замечаю, что Айви так и не разделась, накрывшись пледом. — Я не спала. Просто дремала.

— Это уже не первый раз, я прав?

— Нет. В тот день, когда ты сбежал в первые, из-за нервов началась бессонница. Три часа — мой максимум.

Я хмурюсь, понимая, что снова усугубил ситуацию. Неприятное ощущение, когтями царапающее горло, скребётся теперь и где-то в районе желудка.

— Снова геройствуешь, да? — она переворачивается на спину, устремляя взгляд в потолок. Чувствует, что я не хочу уходить и пользуется этим, стараясь таким образом заболтать и заставить остаться подольше. Я принимаю правила игры, перевернувшись набок. — Вполне в твоем духе, Лео. За три месяца я неплохо тебя изучила. Ты всегда думаешь, что действуешь во благо, принося себя в жертву. Скажи мне — оправданное ли это решение?

— Вполне.

— А о моих чувствах ты подумал? — голос Айви отдает легкой хрипотцой. Я вижу, как она тянется рукой к тумбочке, где лежит пачка сигарет. — Хотя, знаешь, не отвечай. Ты подумал, что так будет лучше, но твоя проблема в том, Лео, что ты слишком много думаешь. И решаешь за тех, за кого решать совсем не должен. Это нечестно.

Почему ты всегда решаешь за меня? Думаешь, у меня нет своей головы, Лео? Это просто несправедливо! — звенит голос Фиби в голове.

Я морщусь.

— Тебе это не нужно.

— Ты ставишь меня хоть во что-нибудь? Если я здесь, значит, нужно. Ты не думал об этом? Если бы я не хотела быть здесь, узнавать тебя, болтать с тобой, то давно бы уже съехала. И если ты думаешь, что меня в этом доме держит только жалость к тебе или сострадание — лучше забудь об этом, — щелкает зажигалка и табачный дым заполняет комнату, делая потолок слегка мутноватым. — Я хочу быть рядом. Узнавать тебя, разговаривать, делиться своей жизнью. Ты первый — слышишь? — кто принимает мою настоящую суть.

— Я призрак, Айви. Не принимать твою суть в моем положении — весьма глупо, не находишь? — я перевожу взгляд, встречаясь с её глазами. В темноте комнаты они — единственное светлое пятно, освещаемое ломаными лучами не яркого солнца.

— Ты цепляешься только за этот факт, Лео. В сущности, несмотря на мой дар медиума, ты не считаешь меня странной. Ты во многом понимаешь меня. Наши ощущения, чувства, мы сами — похожи. И я знаю, что такое жертвовать собой во имя другого. Поэтому не рассчитывай на то, что я дам тебе это сделать.

— Прекрати.

— Нет, — Айви поднимается, вжимаясь спиной в изголовье кровати. — Это тебе пора прекратить.

Я чувствую её колючий взгляд — смотрит уверенно, с долей недовольства и грусти. Выдерживать это дольше мне не под силу, и я отворачиваюсь, пытаясь таким образом придумать внятный аргумент.

Но Айви даже молча, словно силой мысли наводит в моей голове беспорядок. Я думал, что хуже и быть не может, но сейчас понимаю, что вот это — хуже некуда. Она ведь права. По всем, мать его, пунктам права. А мне и сказать ей в ответ нечего. Могу только сжаться в позе эмбриона и закрыть уши с глазами, делая вид, что ничего не слышу и видеть не хочу.

— Молчишь? — тихое, переходящее в шепот. Айви выдыхает через приоткрытый рот дым, но в мою сторону не смотрит. Любуется на собственную тень, что клубится на стене вместе с контуром жирафа.

Звезды становятся еще темнее.

Её профиль — с растрепанными тёмными волосами, с чувственными губами и аккуратным прямым носом, в котором переливается сережка — выглядит настолько завораживающе, что я, не понимая, что делаю, принимаю сидячее положение. Так, чтобы видеть её четче, быть хоть немного, но ближе.

Дурак.

— Amour et mort? Rien n’est plus fort.

— Нет ничего сильнее любви и смерти? — удивляюсь. Айви тушит сигарету в весьма необычной пепельнице — скручивающейся змее — и поворачивается ко мне лицом — серьезным и, вместе с тем, донельзя милым. Синяки теперь кажутся ярче, и мне хочется хорошенько вдарить себе по башке за своенравность. — И что я должен на это ответить?

— Что хочешь, — пожимает плечами. — Говори о чем угодно, только не закрывайся от меня.

Чувствуешь это, Лео? А ты загляни в её глаза и поймешь, что падаешь все глубже.

— Ты ведь больше не один. Мы есть друг у друга, а значит, нет смысла снова закрываться в себе лишь потому, что тебе одиноко. Или дело снова во мне?

— Нет, — качаю головой. — Не в тебе. Ты — единственный луч света в моем непроглядном царстве зеркал.

— Звучит романтично, — Айви поправляет волосы, улыбаясь. — Эта сторона мне тоже нравится, несмотря на то, что ты — король трагедии.

Я изгибаю бровь. Кажется, напряженная атмосфера, которой пропитался даже воздух — чувствую это, скорее, на интуитивном уровне — потихоньку сходит на нет. Она точно меняет меня — вряд ли бы я когда-нибудь сумел чувствовать связь с человеком настолько остро.

Будто Айви читает меня, как открытую книгу, не взирая на то, что текст местами расплывчат и смазан. Тепло. До одури, до невозможности дышать и желания растянуть рот в самой широкой и глупой улыбке, на которую способен.

Если бы её душу можно было обнять, то я, несомненно, прильнул к ней всем своим существом, постоянно шепча: «Спасибо». Раньше я думал, что такое возможно только в кино — человек, умеющий понимать без слов, читающий твои мысли, эмоции. Чувствующий тебя также сильно, как и ты сам.

С Фиби, в силу возраста, да и не такой уж сильной моей любви к ней — теперь это значение кажется мне самым правильным, — такого не было. Да, я определенно был влюблен, заинтересован и одурманен возможностью быть к девичьему телу настолько близко. Но душой всегда был один, не зная и не веря в то, что однажды сумею обрести такого человека.

Жаль, что это произошло после моей смерти. Эта мысль режет по самому живому, что от меня, в общем-то, осталось. Лишь благодаря Айви я с легкостью терплю эту беспощадную боль, от которой раньше бы в головой ушел бы в себя. В воспоминания, откуда выбраться довольно сложно.

Айви зевает. Говорит, смеется, но сон все равно окутывает сознание, заставляя её вновь принять лежачее положение.

— Ты же не уйдешь? — задает вопрос она, кутаясь в плед. Я усмехаюсь, укладываясь рядом — практически нос к носу.