– Эй, почём Вы, дЭвушки, красивых любите? Да бросьте уже хромого, весь блеск внутри! А Жека унылый, когда без трусов!

Геныч встал в полный рост и расправил могучие плечи.

– Чё ты ржёшь, Кир? Вот как их убедить, что я красивше? Не при людях же…

Женька, наконец, стряхнул с себя группу поддержки и, подойдя, недовольно рявкнул на Геныча:

– Заглохни, центнер! Я за победу пострадал!..

– За какую победу, сынок? 7:6 – стрём! Это вообще футбол или бадминтон? Не говори никому, что я с вами был. С кем мне теперь играть? Ты – ногу потерял, Кирюха – в Кенгуряндию эмигрирует, а Макс, похоже, на сверхсрочную службу решил остаться. Вот как так получается?.. Призвали нас в одно время, его даже на неделю раньше! Так я-то уже откинулся… а он? В армии-то – оно, конечно, веселее, чем с нами. Как мне жить эту горькую жизнь?

– Геныч, да захлопнись ты! Что за бред из задних уст? – Жека перевёл взгляд на меня. – Кир, чего он там про Кенгуряндию лепит? Вам что, подтверждение пришло?

Я киваю утвердительно и ощущаю себя почти предателем.

– Прости, Женёк, сразу не сказал, потому что взвешивал…

– И что, Австралия перевесила? – я вижу, что Жека реально расстроился, но киваю. – А твой бизнес, Кир? У тебя же только попёрло…

– Отец со скалодромом обещал подстраховать, я же не навсегда. Да дело не только в бабках, пацаны… Мне реально интересно.

– И когда, Кирюх?

– Через шесть дней нас ждут в Сиднее.

– Как через шесть?! Почему? – взревел Геныч и очень резко разволновался. – А ты мне не сказал, что уже вот… А как же… А виза? Это ж всё долго! Жек, а что мы с тобой знаем об Австралии? Кирюх, а как ты там без нас, без поддержки? А что там за народ? Или там в основном звери? Нам это… надо всё выяснить и перетереть на этом самом… Жек, ну скажи! Когда правильные пацаны хоронят холостую свободу…

– Мальчишник, что ли? – подсказывает Жека и переводит ошалелый взгляд на меня: – Кирыч, только не говори, что ты женишься!

Аика

– Эй, ты где пропала-то, мелкопузая? Я же как бы волнуюсь…

Я прислушиваюсь к звукам, доносящимся из динамика – музыка, топот, звон, смешки… Хм, волнуется он, как же – прямо весь извёлся! Но я устала до такой степени, что возмущаться за «мелкопузую» и вредничать совершенно нет сил, к тому же Вадим сегодня здорово меня выручил.

– Я уже домой приехала, – зажав мобильник между плечом и ухом, я закрыла амбарный замок на двери ветхого сарайчика, временно служившего моим гаражом. – Вадь, спасибо, что маму встретил.

– Да ерунда, встретил и встретил… Обращайся, мне не сложно. Ключи от твоей хаты я ей передал. А маман у тебя, кстати, ничего – симпотная. Только ты на неё вообще не похожа. Не, в смысле, ты тоже малявка симпатичная, но другая, – спешит исправиться Вадим, но с тем же успехом он сейчас мог бы меня и мартышкой назвать – мне до звезды! – Айк, ты это… сама-то как?

– Отлично! Я сегодня ударница!

Руки, правда, отваливаются.

Вадим странно хмыкает и до меня вдруг доходит, что отлично у меня никак быть не может – мы же сегодня Бабаню похоронили. Но мой друг слишком хорошо меня знает и вряд ли станет давить на совесть.

– А ты хоть на похороны успела? – осторожно интересуется.

– Успела, Вадь…

– А, ну молоток! – он облегченно выдыхает и мгновенно переводит тему: – Колись, что у тебя там сегодня – хлебный денёк? Сколько натруженных шей и хребтов попались в эти нежные ручки.

– Да там ничего путного, одни халявщики! Заплатят за шею, а потом: «Ой, а можно ещё пониже, а то так спина ноет!» – я подхватила тяжёлые пакеты с продуктами и, крякнув, почти бегом рванула к своему подъезду. – Да фиг с ними! Я о другом хотела… Прикинь, та-да-ам – я задаток за Боровскую взяла!

– Да ладно! – искренне удивился Вадим. – И кто рискнул? А если соседи стуканут?

– Не, не должны. Я той языкастой бабке банку мёда припёрла и пять кило сахара. Мне бы сделку успеть провести, а потом пусть рассказывают.

– Ну ты и жучка! – восхищенно присвистнул мой Вадька, и я довольно заулыбалась. Комплимент, однако!

А совесть… Это не ко мне! Совесть на хлеб не намажешь! Ни за коммуналку, ни за учебу ею не расплатишься. И за помины тоже. Мораль такова – кто хочет чистую квартирку – пусть покупают с нуля. Так-то вот! А каждая вторичка обязательно со своей тухлой историей.

Взобравшись на четвёртый этаж, я быстро свернула разговор и приложила ухо к двери. Тишина. Может, мама спит? Оказалось – показалось. Никаких следов присутствия мамы здесь нет. А где же её вещи?

В тихой, непривычно пустой квартире… потеря внезапно обрушилась на меня невыносимой тяжестью. Здесь каждый сантиметр напоминает о Бабане. И поверить, что её больше не будет, просто не получается… Невозможно. Кажется, прямо сейчас откроется дверь в её комнату и недовольный голос гаркнет: «Мой руки, шаболда! Небось, опять голодная, как собака?

Голодная, Бабань… Как стая зубастых волков!

Закрывшись в ванной, я долго и тщательно намыливаю руки и разглядываю себя в зеркале. И правда мелкопузая! Может, мне каре сделать?.. Со своим ростом я уже давно смирилась. Метр пятьдесят девять – это мой пожизненный приговор. И на округлые формы тоже надежды мало – и мама, и Бабаня стройные, а отец…

В глубине квартиры что-то громыхнуло, заставив меня вздрогнуть. Выключаю воду и прислушиваюсь… А шумно выдохнув, понимаю, что несколько секунд не дышала. Вот дурная! Это же Ричи хулиганит!

Я взбираюсь на край ванны и аккуратно снимаю решётку вытяжки. Достаю начатую пачку сигарет, зажигалку и, прикурив, с наслаждением затягиваюсь. Понимаю, что спалить меня некому, но всё же делаю это тихо и дымок выпускаю точно в вытяжное отверстие. Это мой ежевечерний тайный ритуал, и я не стану ему изменять.

Забив пустой холодильник продуктами, я сделала себе гигантский бутерброд и, быстро прошмыгнув мимо Бабаниной двери, сбежала в свою комнату. Вот теперь я дома! С размаху плюхаюсь на диван и жадно вгрызаюсь в мягкую булку и остро пахнущую колбасу – м-м!

– Айка, добрый день!

– Вечер уже, – отвечаю с набитым ртом.

– Устала?

– Мугу…

– Устала?

– Устала, глухарь! – огрызаюсь, не поворачивая головы.

– Шаболда! – прозвучало возмущенное рявканье у меня над ухом. Ужас! Голосом Бабани!

Покрывшись гигантскими мурашками, я оглянулась себе за спину.

– А кому я сейчас клюв скотчем перемотаю?..

Ричард, двухкилограммовый ворон-переросток, стремительно запрыгал по спинке дивана прочь, недобро поглядывая на меня одним глазом. Обиделся.

– Прости, Ричи, я пошутила. Колбасу хочешь? Ну, я же вижу, что хочешь, – я отщипнула кусок пахучей колбаски и протянула своему питомцу.

Но гордый Ричард спрыгнул на пол и, не оглядываясь, пошёл в свою комнату – на балкон. А по пути следования умышленно нагадил на мой чистый пол. Вот засранец! Мама наверняка будет в шоке…

И только я об этом подумала, как в коридоре взвыл домофон. Пусть это будет она.

Уже минут сорок мы сидим на нашей крошечной кухне. Мама, пребывая в лёгком подпитии, увлечённо рассказывает, как несправедливо сложилась судьба у её школьной подруги Маринки. И училась та кое-как, и красотой не блистала, а мужика себе оторвала, гляди-ка – умного, богатого, щедрого! И Маринка теперь не работает, а только занимается домом и ребёнком. Всего-навсего одним ребёнком! Вот за что ей?..

Мне плевать на незнакомую Маринку. Я молча пожимаю плечами и разглядываю свою маму. Она почти не изменилась – такая же стройная зеленоглазая блондинка. И это несмотря на то, что она родила четверых детей. Мама у меня человек публичный и поэтому всегда тщательно следит за своей внешность.

– Мам, а как там девчонки? – перебиваю ей рассказ о Маринкиной крутой и дорогущей тачке.

– Но вы же, кажется, общаетесь? – недовольная тем, что её не дали договорить, мама раздражённо передёргивает плечами. – Шурочка не прошла на бюджет и теперь ищет работу, а Степашка пока, к счастью, в школе.