– Прошу прощения… позвольте мне таки исполнить обещание.

– Что вы всё повторяете, «позвольте, позвольте»… Какое?

– Чашечка кофе.

– Ох, ну ладно. Только пойдёмте отсюда. Здесь пахнет обманутыми снобами.

На улице молодых людей встретил, как старый товарищ, сентябрьский порывистый ветер. Чёрно-коричневое небо и подвешенные на длинные столбы фонари, как новогодние гирлянды, дарят праздничную атмосферу и без того привычно помпезному Невскому. Уличные художники не спешат сворачиваться, ибо вскоре зимний мороз запретит и уличные акварельные натюрморты, и весёлые шаржи, а кушать хочется.

– Марк, вы курите?

– Немного.

– Как можно курить немного? Вы либо получаете наслаждение от табачного дыма, либо нет. Хотя в наше время существует масса иных способов получения никотина. Вот вы какой используете, Марк?

– Я предпочитаю традиционные самокрутки.

– Всё-таки вы из тех, кто любит выделяться!

– Просто я люблю качественный табак.

Виктория достала из сумочки длинный лакированный мундштук, вставила в него тонкую белую сигарету и многозначительно посмотрела на собеседника, как бы намекая, что настоящий джентльмен не заставит даму ждать огонька.

Марк намёк понял и суетливо полез в карман за зажигалкой. Виктория прикурила, прикрывая огонёк рукой в чёрной кожаной перчатке, после чего глубоко и с наслаждением вдохнула ароматизированный дым.

Они остановились в задумчивом молчании, направив взгляды на бездомного, присевшего у фонарного столба по ту сторону проспекта и держащего в руках крупный кусок картона с нацарапанной надписью «Мы это заслужили».

– Мой вам совет, Марк, если уж вам так нравится эстетика натурального табака, – то и прикуривайте не от зажигалки, а от спичек. Так аромат лучше. Хотя, если для вас эти папироски – лишь способ выглядеть более утонченным, – бросайте выпендриваться, они всё равно не выглядят так изысканно, как вы думаете.

– Да какая там изысканность. Это всего лишь самодельные скрутки из полупрозрачной бумаги, забитой мелкими сухими ветками. Тем не менее, подумаю над вашим советом. Советом девушки, курящей через мундштук.

И они, покуривая, пошли по Невскому, протискиваясь через уличных художников и попрошаек, намереваясь отыскать какой-нибудь киоск с кофе.

– Вот не понимаю. Я читала, что Ильин всю жизнь проработал тюремным надзирателем. Как он мог написать какой-никакой философский труд?

– А что ему могло помешать?

– Окружающая среда, продуктом которой он является. Да и люди такой профессии редко отличаются тонкой душевной организацией.

– На самом деле, они такие же люди, как и мы все. Просто с грязным налётом своей жестокой работы. Может, атмосфера тюрем и натолкнула его на измышления о свободе и созидании?

– И о необходимости эту свободу ограничивать.

Молодые люди остановились у фургончика с кофе, взяли по капучино.

– Судя по тому, что я сегодня услышала, его книга как раз не восхваляет свободу, а пытается убедить нас отказаться от нее. «В начале была идея» – произведение, которое могло бы быть написано человеком, не приемлющим стеснения. Но не принимать стеснение – значит отвергать и государственную службу.

– Так вот он нынче и не работает на Империум.

– Тише, друг мой, все мы работаем на Империум! – заговорщицки прошептала Виктория, театрально прислонив к губам указательный палец, – Если серьезно, он проработал в системе двадцать лет, а это так просто не проходит. Вообще, вам не кажется странным, что сегодня каждый «приличный человек» – либо бывший чиновник, либо силовик?

– Не думаю, что Ильин особо богат, если вы об этом.

– А успех измеряется не только толщиной кошелька. Вы даже не представляете, сколько плюшек приносит хотя бы локальная известность и ореол псевдоинтеллектуальности, если грамотно их использовать.

Девушка, прикрыв глаза, залпом допила остывший кофе и выбросила в урну стаканчик.

– Только вот все эти плюшки в конечном итоге сводятся как раз-таки к толстому кошельку. Или к его эквивалентам.

– Что и требовалось доказать.

Марк прикусил губу, поняв, как просто его уделали.

– Как скажете, – пожал плечами он.

– Вы так и не ответили.

– На что?

– Вам не кажется, что сегодня все «приличные» люди – сплошь бывшие государевы служащие или как-то с ними связаны?

Марк на минутку задумался. Очень странный разговор, и в очень странное русло он движется.

– Виктория, вы как оперативник Управления по борьбе с экстремизмом.

– Да ладно! Ха, в таком меня еще никто не обвинял. Вообще, я уже заметила, что вы из тех, кто любит обвинять женщин.

– Просто вы будто прощупываете меня – насколько я согласен с линией Правительства, критикую ли действия властей в повседневных разговорах.

– И зачем Управлению понадобилось бы это делать? Знаете, чтобы критиковать власть, пока ещё лицензия не нужна.

– Это как посмотреть… – промямлил Марк, задумчиво разглядывая асфальт.

– Вы работаете на государство? От ваших взглядов зависит ваша карьера? Это грустно.

– И да и нет. Я адвокат, и более-менее независим.

– Ууу.. слышала, слышала. Можете не продолжать. Я понимаю, почему вы стараетесь быть осторожным в высказываниях.

– Прошу любить и жаловать.

Молодые люди прогулочным шагом прошли в сторону подземного перехода, открывающего путь к метро. Рядом с переходом, прислонившись к бетонной ограде, уснул попрошайка в рваной тельняшке и старом голубом пуховике, прижимающий к груди картонку «На бухло для Маугли». Виктория достала из клатчика и кинула мужчине в ржавую железную банку пару монет. Марк также поспешил отсыпать страждущему.

– Вот Марк, вы никогда не задавались вопросом: нужна ли такая работа, которая вас ограничивает?

– Я особо и не жалуюсь. И потом, так почти весь Империум живет.

– Это не оправдание. Нет, я не хочу вас обидеть, я очень уважаю ваше дело, но вот скажите – вы в детстве мечтали именно о том, чем сейчас занимаетесь?

– Ну, в детстве я не знал всех тонкостей адвокатской профессии.

– А если бы знали, то мечтали?

– Эх, ну… не думаю.

– Тогда немедленно смените род деятельности.

– Когда вы говорите о недостатках адвокатской работы, где-то за Уралом смеётся один шахтер. Я уже не в том возрасте. Это очень не просто.

– А что в нашей жизни просто? Как по мне, непроходимых стен нет. На любую трудность нужно смотреть свысока, гордо расправив плечи. Жизнь ударила по щеке – танцуй, будто выиграл в лотерею, борись и побеждай.

– И эта девушка час назад ставила в укор Ильину мотивирование на личностный рост.

– Виновна. Но я и не называю себя выдающимся философом. Кстати о вас. Были недавно какие-нибудь дела неординарные?

– Ну, на самом деле это – адвокатская тайна, – с серьёзным видом отвернул голову Марк.

– Ой, да бросьте. Наверняка что-нибудь эдакое недавно было, у вас же такая интересная работа! Ну дайте мне немножечко тайны.

– Ну… вот сегодня представлял богача одного – он с женой разводился. Она пыталась отсудить у него половину имущества, но мы оставили её ни с чем.

– Достаточно жестоко, вам не кажется?

– Что поделаешь, цена предательства.

– И где она теперь будет жить?

– Не знаю, вроде у неё там были какие-то родственники. Хотя мой доверитель убежден, что она в трущобах осядет. Да и вообще, я не только с такими делами работаю.

– А с какими ещё?

– Ну… разными, так уж в двух словах и не расскажешь. Правозащитные кейсы всякие… – решил зачем-то соврать Марк. Ради чего? Как это глупо! Адвокат замялся, – Ну да что мы всё обо мне, да обо мне. Кстати, а чем вы занимаетесь?

– А это уже совсем другая история. Не будем омрачать прекрасный вечер, поговорим об этом в другой раз. Кстати, может, позволите записать ваш номер телефона? – Виктория, уверенная в том, что ей не откажут, достала из своего изумрудного клатча белый телефон-раскладушку и приготовилась записывать.

– Зачем?