Валентина не нашла слов для возражений. Будь она мудрее, подозрительнее, принципиальнее, уже после этого разговора прекратила бы всякие отношения с этим молодым человеком, ведь ей стало яснее ясного, что в глубине души он циник, который презирает и ненавидит людей. Жизненный опыт сорокалетней женщины должен был ей подсказать, что Солохин относится к тому типу молодых и не очень людей, которые видят свое счастье в том, чтобы брать от жизни как можно больше, любыми средствами. Ничем не брезгуют и никого не жалеют, походя ломают чьи-то судьбы, разбивают сердца. Должен был подсказать, но не подсказал. Вернее, умом она поняла все, но выводов правильных не сделала: к тому времени ею полностью руководило сердце, а не ум. Валентина была полностью очарована Сашкой, ей казалось, что его еще можно переубедить, перевоспитать, объяснить, что в жизни важны другие ценности.

Валентина посмотрела на него с глубокой жалостью. Не осознавая того, она безоглядно влюбилась в Сашку. Он пока не заводил с ней разговоров о любви, но Валентине так хотелось верить, что ее чувства взаимны…

– Под старость, – грустно сказала она, – такие люди не найдут среди близких ни сердечности, ни понимания. У них и близких-то никого не будет.

– Ну, до старости еще далеко, – поспешил Сашка закрыть неприятную тему, взял Валину руку и поцеловал. И Валентина не залепила ему пощечину, и не выгнала вон. А тему денег, богатства, духовного и материального, они больше никогда между собой не поднимали, а потому и не спорили.

В двадцатых числах декабря Толстомясая выставила Сашку за дверь. Несколько банных комплексов, которыми она владела, стали работать в убыток, расплодилась тьма конкурентов. Когда воздушный шар начинает падать, прежде всего избавляются от лишнего груза, это помогает упасть более плавно и не со всего размаху стукнуться оземь. В один прекрасный день Солохину ясно дали понять, что балласт – это он. Его Толстомясая Нимфа завела речь о том, что взрослый здоровый мужчина должен зарабатывать деньги. Тонкостью обращения она никогда не отличалась и всегда говорила в лоб все, что думает. Сашка промолчал, как он привык это делать, но, едва его богиня ненадолго отлучилась, собрал свои вещички, прихватил подаренный ему ноутбук и ушел, не попрощавшись.

Он снова оказался один, свободен, голоден и бесприютен. Такое в его жизни уже случалось – не привыкать. Летом можно было бы к кому-нибудь из приятелей на дачу напроситься, а зимой там делать нечего, если не хочешь замерзнуть. Солохин использовал некую часть своих накоплений, оторвал прямо от сердца, и снял на неделю квартиру. Ему нужно было зализать раны и почистить перышки. Хотя никаких ран-то, собственно, и не было: разрыв с Толстомясой не принес ему никаких моральных страданий. Напротив, он почувствовал облегчение – уж слишком его стало воротить в последнее время от этой вульгарной женщины, притворяться ее обожателем становилось все сложнее. Такое уже с ним бывало. Даже если дама (его «коровка») еще не охладела и можно продолжать ею пользоваться, у Сашки будто какой-то внутренний таймер срабатывал: «Хватит».

Некоторое время Солохин раздумывал, в какую сторону теперь направить свои стопы, к чему, вернее к кому, приложить усилия. Помимо хозяйки сувенирной лавки Гаврюшиной, у него еще был один вариант – владелица сети быстрого питания Шиханова. Она была старше Валентины и богаче, а потому перспективнее. Кроме того, она казалась Солохину более самостоятельной и независимой, а Валентина во многом опиралась на бывшего мужа, пользовалась его поддержкой, благо он не отказывал. Но, видимо, Сашка поторопился – полез к Шихановой целоваться, когда она еще не совсем дозрела. В итоге получил резкий от ворот поворот. Поэтому в отношениях с Валентиной он решил действовать тактично, хотя тянуть уже было нельзя, иначе у него мог возникнуть перерасход финансов, а бессмысленно расстаться с деньгами, которые накоплены таким трудом, было бы очень больно.

Двадцать пятого декабря, в среду, Солохин отправился в заснеженный парк и стал прогуливаться неподалеку от Вечного огня у памятника «Журавли». Вскоре к памятнику подъехал кортеж машин. Из первой вышла красивая, похожая на принцессу, невеста в белой фате, развевающейся поверх накинутой на плечи белой шубки («Из кролика, что ли?» – про себя отметил Солохин). Жених с глупым счастливым лицом вышел сразу за ней. За женихом и невестой вывалилась шумная толпа сопровождающих. Молодые поставили корзинку с розами у памятника, поцеловались на его фоне, под громкую, неуместную у скорбного мемориала музыку попозировали фотографу и вскоре уехали. Сашку всегда удивлял этот нелепый обычай – привозить свадьбы к военным памятникам, как будто с ними есть какая-то личная, семейная связь. Абсолютно бессмысленный, по Сашкиным понятиям, ритуал принес ему реальную пользу. Как только свадебная процессия удалилась, молодой человек схватил оставленные на постаменте розы вместе с корзиной. И его нисколько не мучила совесть, что цветы, украденные у памятника, – это практически то же, что цветы, взятые на могиле. С этой корзиной он направился прямиком к своей новой цели – к Гаврюшиной, в сувенирную лавку.

Он стоял на холоде, поджидая Валентину, ветер продувал его насквозь. К счастью, ждать пришлось недолго: Гаврюшина появилась немного раньше, чем обычно.

– Валюшка, это тебе, – Солохин протянул ей корзину с розами, нежно-розовыми, будто сложенные для поцелуя губы юной девушки. – Наверное, я не увижу тебя на Новый год, поэтому поздравляю заранее.

– Как мило! Мне давно мужчины не дарили цветов!

– Ни за что не поверю! – ответил Солохин очень искренне, никто бы и не догадался, что ему это совсем безразлично.

От него не ускользнуло движение, которое Валентина начала и не завершила – она потянулась к нему, чтобы поцеловать в знак благодарности, но на полпути передумала.

«Замечательно! Это мне и нужно!» – отметил он про себя и сказал:

– С наступающим, Валя! – Сашка сделал эффектную паузу, чтобы Гаврюшина подумала, будто он подбирает слова. – Я давно хотел тебе сказать: ты для меня просто идеальная женщина! Я никогда таких больше не видел. Ты необыкновенная! Самая теплая и светлая женщина на Земле!

Гаврюшина зарделась. Женщины на самом деле любят ушами, даже если уши эти уже не первой молодости. Хотя, наверное, дело не в годах, а в опыте. В отношениях с мужчинами у Гаврюшиной опыт был совсем небогатый.

«Бедная старушка, твое сердце дрогнуло, я знаю, – безошибочно определил Солохин. – Тебе так хочется вновь почувствовать себя юной, любимой, начать жизнь с чистого листа. По-моему, самое время».

Солохин взял крохотную руку Валентины в свою – нежно, будто лилию, и прикоснулся к ней губами. Она не сразу отняла руку, и Сашка решил действовать дальше.

– Позволь мне проводить тебя! – умоляющим голосом произнес он.

– Хорошо, – сдалась Валентина. – Погода сегодня хорошая, можно пройтись по городу.

Погоду можно было назвать хорошей с очень большой натяжкой: ветер не прекращался, к тому же небо затянуло тучами, вот-вот должен был повалить снег. Сашке больше бы понравилось, если б они поехали на машине, но он пока не стал предлагать свои варианты – пешком так пешком. До дома Гаврюшиной было полчаса ходу – совсем недалеко. Шли под ручку, чинно, как ходили парочки в двадцатом, а то и в девятнадцатом веке. «Сейчас бы лето, зонтик от солнца даме в руку и мопса на поводке, – с иронией подумал Сашка, – и готова картина „Дама с собачкой“».

Валентина неожиданно поскользнулась на дороге, но Солохин успел отреагировать – поддержал ее под локоток. Женщина рассмеялась, глаза у нее заблестели. Посередине пути Сашка остановился и поцеловал ее в накрашенные хорошей матовой помадой губы.

– Милая, как ты красива! – сказал он с придыханием почти прямо в ухо Валентине. Он прекрасно знал, что близкое горячее дыхание почти всегда волнует женщин. В его голосе прозвучало отлично отрепетированное чувство. Вообще-то Солохин не любил целоваться на улице – ни к чему ему было афишировать свои связи, но сейчас, на первый раз, других вариантов не было.