Его окутывал длинный, ниспадающий до земли плащ цвета олимпийских снегов. Волосы были заплетены в узел. Лицо, юное, безбородое, чем-то походило на лик Афины. Над плечом виднелся изгиб охотничьего лука, на локте покоилась кифара.

Аполлон встал рядом с Афиной и поднял ладонь в безмолвном приветствии.

И люди на склонах холма закричали.

Акрион вздрогнул, борясь с желанием заткнуть уши. Афиняне неистово шумели, распевали литании. Немудрено было оглохнуть. Казалось, ни один звук на свете не может быть громче этого общего восторженного крика. Но, когда Аполлон заговорил, то с лёгкостью заглушил рёв толпы.

– Радуйтесь, эллины, – сказал он. Громовые слова прозвучали мягко, по-отечески. Это был, разумеется, тот самый голос, который говорил когда-то с Акрионом в Ликейской роще. Кадмил не стал перенастраивать машину, менявшую тон речи. «Что сработало с царём, – сказал он, – то и для народа годится».

– Радуйтесь, – продолжал Аполлон, – потому что с нынешнего дня вам открыты тайны магического искусства. Кто хочет постичь настоящее колдовство, пусть приходит в Дельфы. Там его посвятят в жрецы и станут обучать. Вы узнаете, как управлять жизненной силой, научитесь создавать сложные приборы, овладеете знаниями о природе магической энергии. Радуйтесь, ибо науки олимпийцев теперь будут вам подвластны.

После этих слов Аполлон сделался неподвижен. Его силуэт стал призрачным – всего на миг, как и в случае с Афиной. Но этого опять никто не заметил, потому что горожане вновь принялись ликовать, петь литании и кричать «а-ла-ла». Они сейчас были как дети; любой актёр знает, что такое случается, когда зрители по-настоящему увлечены спектаклем.

А потом Афина улыбнулась. Пожалуй, Акрион никогда в жизни не видел улыбки прекрасней. Даже печаль брала при мысли о том, что эта девушка никогда не будет с ним. Ведь он совершенно точно знал, кому принадлежит сердце богини.

Афина бросила наземь щит с копьём и воскликнула:

– Исцелённые! Придите!

Первым на орхестру взошёл – да нет, вспрыгнул – Киликий. Молодецки, словно забыв о том, что ему давно перевалило за шестой десяток, притопнул вылеченной ногой. Склонился перед Афиной, и та благословила его, всё так же улыбаясь.

Среди зрителей возникло движение. Это пробирались к орхестре люди. Спешили вниз по центральному проходу, забирались на помост. Принимали благословение от девы в доспехах и вставали вдоль края орхестры. Когда их набралось около полусотни, богиня вышла вперёд и произнесла:

– Народ Афин! Мой дар – врачевание. Здесь собрались те, кого вы знали калеками. Ослабленные, хромые, незрячие. Такими были они раньше. Месяц назад я создала в Коллитосе лечебницу. Туда направились эти несчастные. Взгляните на них! Они здоровы и исполнены сил! Каждый, кто страдает от тяжелых недугов, может прийти в лечебницу Афины. И выйдет оттуда здоровым!

Теперь они кричали по-другому. Это был крик не почитания, а любви. И благодарности. И надежды. Афина, сияя улыбкой, оборачивала лицо к ступеням театрона, а люди простирали к ней руки. Они все были влюблены в неё, все преклонялись перед её красотой и добродетелью, и все жаждали служить святой покровительнице.

Затем из рощи появился Кадмил. Сделал знак, и исцелённые сошли со сцены. Взмахнул жезлом, и огненные столпы опять взметнулись вверх, закрывая Афину, Аполлона и самого Кадмила.

– Боги смотрят на вас! – разнёсся над холмом его голос. – Боги вас любят. Молитесь нам. Исправно ходите в храмы. Припадайте к алтарям, чтобы ваша сила могла соединиться с силой прочих людей и послужить на общую пользу. Когда-нибудь вместе мы построим чудесные города. Когда-нибудь вы будете жить, ни в чём не нуждаясь. Когда-нибудь настанет Золотой век!

Пламя поднялось ещё выше. Над орхестрой поплыли сказочные картины. Они были яркими, они двигались, они завораживали.

Акрион глядел на представление в небе. Он видел широкие гладкие дороги, по которым с огромной скоростью неслись колесницы без лошадей. Видел здания высотой в десять стадиев, и в окнах этих зданий светился волшебный свет. Видел летящих по небу металлических птиц, гигантские корабли, парящие над волнами. Видел хрустальные башни, близ которых порхали неведомые крылатые существа. Видел людей – в диковинной одежде, смеющихся, прекрасных. Счастливых.

Видел будущее.

Вместе с ним на небесные картины смотрели афиняне. Акриону очень хотелось думать, что люди поверили обещаниям Кадмила и сделанному добру. И, кажется, он действительно мог так думать. Всё сложилось, как надо. Как загадывали – тогда, месяц назад.

Потом картины в небе погасли.

– Всё, уводи их, – прошелестел в ушном передатчике усталый голос Кадмила.

– Хорошо, – сказал Акрион и, поколебавшись, уточнил: – Мы не облажались?

– Не облажались, – проворчал Кадмил. – Только я едва не оглох. И Мелита ногу подвернула, когда в лифт заскакивала. Ладно, для первого раза вроде бы вышло неплохо.

Горошина в ухе Акриона смолкла.

Тогда он взобрался на опустевшую орхестру и позвал всех праздновать. И они пошли: шатаясь от впечатлений, смеясь, распевая гимны. По пути многие сворачивали к Пропилеям и, поднявшись на Акрополь, заходили в храмы Аполлона и Афины. Там они молились богам-покровителям, положив руки на алтари – впервые понимая, для чего это нужно. Огромные алтарные камни впитывали их пневму, чтобы затем передать её в накопительные резервуары, откуда энергия расходилась к построенным в Ликее школам, к дельфийским храмам, ожидавшим учеников, и к лечебнице Афины в Коллитосе.

А на агоре в это время, как и положено, начался Панафинейский праздник – море вина, горы жареного мяса и долгие часы танцев. Музыка не умолкала: кифареды и флейтисты бросили состязаться и дружно играли для тех, кто хотел плясать, да и сами пускались в пляс, если хватало дыхания. Поэты складывали стихи и тут же декламировали их всем, кто мог слышать, а слушатели разделяли с поэтами чашу за чашей, в результате чего стихи становились намного лучше – или, по крайней мере, казались лучше. Однако, по большей части, афинянам было не до стихов. Все наперебой говорили о явившихся во плоти олимпийцах и об их дарах. Говорили о волшебстве, об исцелениях. О новом Золотом веке. И поздравляли друг друга, и пировали, и чувствовали себя абсолютно счастливыми.

В общем, это был день, ради которого стоило родиться в Элладе. Родиться в Афинах. Родиться – как говорил Кадмил, на Земле? Да, на Земле.

Родиться человеком.

Кони Гелиоса пронеслись по небосклону, расцвёл закат, но никто не уходил домой. Вино лилось всё щедрей, танцы становились всё тесней и жарче, а жертвенный дым поднимался так же высоко, как днём. Факелы плыли в темноте, словно блуждающие звёзды. Люди пили, плясали, любили друг друга, славили богов.

Но были ещё те, кто, покинув праздник, отправились за ворота – в Ликей и в Дельфы.

Около полуночи Акрион вместе с Горгием и парой солдат вернулся к театру Диониса. Лунный свет превратил огромную ступенчатую впадину в озеро, наполненное серебром. Внизу, в глубине, белел круг орхестры. На краю виднелась человеческая фигурка.

– Это он? – шёпотом спросил Горгий, хотя шептать, конечно, нужды не было.

Акрион кивнул, не сводя глаз с того, кто сидел на орхестре.

– Побудь здесь с ребятами, Горгий, – сказал он. – Мне нужно с ним поговорить.

Он спустился по ступеням, чувствуя усталость в бёдрах после целого дня езды и танцев. Забрался на помост, подошёл к Кадмилу и сел рядом, свесив ноги.

Кадмил сунул ему полупустой мех с вином.

– Ну, как там народ? – спросил он.

Акрион приложился к меху. Глотнув, покачал головой.

– Мы всё сделали правильно, – сказал он. – Теперь главное – их не разочаровать.

Кадмил кивнул:

– Дай им зрелище, и они примут всё, что угодно. Но представлениями сыт не будешь, это точно. Побольше бы молодых пришло в школы. Свежие кадры не помешают.

Акрион встряхнул мех, слушая, как переливается вино. «Если бы со мной сейчас была Фимения! – подумал он, наверное, в сотый раз за день. – Если бы мы с самого начала знали, как всё обернётся… Может, и Семела тогда осталась бы жива?» Комар зазудел над ухом, Акрион торопливо отмахнулся и снова припал к меху. Вино было очень сладким, почти не разбавленным.