— Ма-алфой, — глухо прошелестела девушка сдавленным голосом. — Ты издеваешься? Притащил меня в пустой класс ради того, чтобы второй раз поцеловаться?
Драко на секунду отстранился, заглядывая красиво переливающимися в лунном свете глазами в ее, потемневшие. Испустил слабый добродушный смешок и прижался своей щекой к ее, шумно вдыхая аромат ее кожи. Гарри сцепил челюсти и постарался не зарычать от этой картины.
— Я же романтик, ты забыла? — он ухмыльнулся, простым движением распуская пышные блестящие волны почти черных волос. — И вообще, ты заставляла все это время делать домашку, так что не жалуйся! Меня должны причислить к мученикам, я мужественно терпел все пытки в ожидании награды!..
Флоренс фыркнула, улыбаясь уголком губ и неумолимо приближаясь к серебристо-белому, безупречно красивому лицу Малфоя. Сердце Гарри пропустило удар, когда он припал к ней губами. Ее тонкие пальцы взъерошили укладку Малфоя, и тот тихо заурчал, крепче прижимая к себе худое тело. Гарри не мог смотреть на ее подрагивающие длинные ресницы, отбрасывающие тени на казавшееся белым лицо, изящную фигуру, которую так жадно прижимал к себе Малфой, тяжелые роскошные завитки волос, щекотавших слизеринцу скулы… Гриффиндорец медленно осел на пол, обнимая руками колени и мутным взглядом смотря на целующихся. Внутри у молодого человека что-то переломилось, и образовалась зияющая пустота. Гарри было больно. Сердце разъедала жгучая тоска, а в искрящихся зеленых глазах потух огонек, и взгляд юноши стал размытым и безразличным. На улице заунывно взвыл ветер.
====== Chapter VIII ======
Гарри, нахмурив темные кустистые брови, вошел в мрачный холодный кабинет Снейпа. Все те же банки с отвратительными существами и растениями, плавающими в мерзкой слизи. Все те же стеллажи со старинными темными фолиантами с облезлыми надписями. Все то же холодное неподвижное пламя в камине из черного камня. Наглухо задернутые шторы. Серебряные канделябры с сероватыми свечами, горящими немигающими голубыми огнями. И Гарри ждет жесткий неудобный стул с узкими, впивающимися в кожу рук подлокотниками.
Снейп взмахнул полами угольно-черной мантии и резко развернулся к ученику, бережно доставая из кармана свою длинную, прямую палочку из эбенового дерева. Профессор пробежался по холодной, идеально отполированной древесине бледными желтоватыми пальцами и вскинул пронзающий ледяной взгляд на юношу, неловко застывшего у шкафчика с запретными ингредиентами для зелий.
— Садитесь, Поттер, — почти шепотом произнес Снейп, но Гарри показалось, что зловещее эхо разлетелось по всему подземелью.
Гриффиндорец послушно уселся на стул и слегка поерзал, устраиваясь поудобнее. Впрочем, комфортабельностью этот предмет мебели похвастаться не мог — видимо, Снейп решил отыграться на Гарри и сейчас, предлагая ему самый малоудобный стул, какой только смог найти в Хогвартсе. Профессор зельеварения медленно и как-то угрожающе приблизился к юноше, склоняясь и сверля его пристальным, немигающим взором черных глаз, напоминающих пустынные тоннели. Сальные смольно-черные патлы обрамляли узкое худое лицо Снейпа, болезненного цвета и испещренное преждевременными морщинами, хотя ему было около тридцати пяти-тридцати шести лет. Тонкие крылья огромного блестящего носа зельевара пугающе и несколько хищно раздулись. Гарри нервно сглотнул, стараясь не показать своего смятения.
— Итак, Поттер. Профессор Дамблдор успел вам объяснить смысл того, что я вынужден заниматься с вами, — профессор насмешливо выделил последнее слово, будто намекая на тупоголовость Гарри, — Поттер, окклюменцией. Вам необходимо блокировать свое сознание от воздействия Темного Лорда. Не вижу смысла и дальше тратить время на пустые объяснения, Поттер. Попытайтесь вытолкнуть меня из ваших воспоминаний.
Гарри не успел осознать происходящее, как Снейп резким, эффектным жестом вскинул палочку и прошептал «Легилименс». Перед глазами молодого человека замелькали быстро сменяющие друг друга картинки: жизнь у Дурслей, издевательства Дадли, Рон и Гермиона, стычки с Малфоем, возвращение Волан-де-Морта, дементоры, Флоренс Уайлд… Последнее было запретным. Слишком личным, чтобы это видел кто-кто, а особенно Снейп. И Гарри мощным толчком сознания прекратил эту быстро проматывающуюся пленку его жизни, заставляя зельевара опустить палочку и насмешливо-пренебрежительно хмыкнуть. На мгновение Гарри показалось, что в обманчивом холодном свете свечи в черных глазах профессора мелькнуло… понимание? Но, похоже, гриффиндорцу показалось, ибо через секунду Снейп сложил руки на груди и неприязненно воззрился на студента.
— Какая драма, Поттер!.. — протянул Снейп, откладывая палочку на стоящий сзади письменный стол, заваленный домашними работами и контрольными.
Гарри скрипнул зубами, стараясь не высказать профессору все, что он о нем думает, и вцепился побледневшими пальцами в жесткие подлокотники.
— Вот, оказывается, на что нужно натыкаться в вашей памяти, чтобы заставить вас хоть немного расшевелить ваши способности, Поттер!
Гарри тихо зарычал, и Снейп глумливо усмехнулся, вновь берясь за палочку. *** Яркое апрельское солнце проникало через прозрачные стекла и цветные витражи гостиной, шаловливо отражаясь от светлых стен, уютной мебели, облупившихся букв на потертых корешках старинных фолиантов, раскиданных на столе, софе, креслах и полу. Окна были распахнуты настежь, запуская в помещение потоки теплого душистого воздуха, пропитанного ароматами влажной земли, свежей буковой листвы и молодой зеленеющей травы, среди которой желтели дикие нарциссы, стелились первые лиловые фиалки, а под деревьями робко выглядывали маленькие крокусы. Нежные золотые лучи зарылись в мягкие волнистые волосы юной девушки в белоснежной блузке с небрежно ослабленным серебристо-синим галстуком, сидевшей на подоконнике с кучей всевозможных учебников. Драко с ногами забрался на мягкое бежевое кресло с бархатистой обивкой и затуманенно смотрел на тонкий профиль, выбившуюся из небрежно забранной прически шоколадно-каштановых волос прядь, усердно закушенную нижнюю губу. Перед молодым человеком на большом фолианте лежал небольшой кусок сероватого пергамента и тот магловский карандаш, который ему отдала Уайлд. Бледная изящная кисть Малфоя с длинными пальцами легко парила над листом, оставляя темные штрихи, превращающиеся в размытые очертания женского силуэта. Забавно сморщенный прямой нос, прищуренные от слепящего света глаза, красивые губы и нежные черты. Драко крайне редко рисовал, хоть и умел это превосходно — оставили свой след еженедельные уроки в детстве с талантливейшим магом-художником. Но вдохновение практически не посещало юношу, поэтому слизеринец окончательно забросил и графику, и акварель. Но то нежное трепетное чувство, которое распускалось в сердце светлым ароматным бутоном, навеяло порыв неожиданного вдохновения и Драко впервые за несколько лет взялся за рисование. Дома у него есть несколько портретов матери — Нарцисса в саду, у куста своих любимых алых пионовидных роз, в светлой соломенной шляпке с развевающимися лентами из полупрозрачного белоснежного шифона. Мать в кресле-качалке, с наброшенным на плечи темным пледом, распущенными белыми волосами, красиво переливающимися в холодном свете пламени, и с небольшим томиком магловской классики с витиеватым золотым названием в белых изысканных пальцах. И еще несколько. Они лежат в ящичке под кроватью, где никто не будет смотреть — рисунки Драко никогда никому не показывал, считая это неприкосновенным. Слишком… личным, что ли. Флоренс, задумчиво нахмурившись, аккуратно перевернула пожелтевшую страницу и откинула небрежно заколотые у висков волосы, рассыпавшиеся по плечам и груди, на спину. Сощурив золотисто-ореховые глаза, повернулась к открытому окну, из которого повеял теплый ароматный поток ветра, обдувающий бледное лицо. Бережно закрыла тяжелый учебник в облезлом тканевом переплете и расслабленно прислонилась спиной к горячему от солнечных лучей откосу окна из серого известняка. Драко еще быстрее стал дорисовывать мелкие детали — аккуратную волну волос у правого виска, тени от длинных ресниц, едва заметную ямочку на щеке. Наконец, закончил, подчистил волшебной палочкой неточности и бережно убрал пергамент в книгу, пряча ее под небольшую коричневатую подушку. И внезапно в памяти всплыл сегодняшний ночной кошмар, преследующий юношу несколько месяцев. Полыхающие красным глаза-щели, дикий, безумный ледяной хохот, уродливые костлявые руки с неестественно длинными, гибкими пальцами, синюшная, покрытая переплетениями вен кожа. Огромная, бесшумно скользящая змея с вселяющими леденящую оторопь желтыми глазами и тонкими острыми клыками, с которых капал яд. Запах плесени и крови. Потом всполох алого цвета, душераздирающий вопль матери и хруст ломающихся костей. И снова кровь. Картинка меняется. Флоренс — повзрослевшая, свежая, красивая, улыбающаяся. Ослепительная смертоносная вспышка зеленого, глухой звук падающего на пол тела и тишина. Жуткая, гнетущая, такая, от которой кровь стынет в жилах. А затем его крик отчаяния, со стороны кажущийся таким чужим… А перед глазами все стоит то искаженное гримасой смерти лицо со светлой улыбкой. Драко встрепенулся, ощутив легкое прикосновение к своему плечу. Флоренс присела перед креслом на корточки, чуть нахмурив темные брови и скользя внимательным взглядом по бледному, измученному лицу молодого человека. Ее тонкие теплые пальцы невесомо поглаживали его по худому широкому плечу, и на Драко пахнуло теплом, свежестью и весной: ароматами меда, белого шиповника и старых книг. Юноша устало, но искренне улыбнулся и пропустил через холодные бледные пальцы шелковистые пряди, отливающие золотом, и пахнущие чем-то терпковатым. Похоже на горький шоколад с цитрусом… У Драко сжалось сердце, когда он увидел в этих бесконечно дорогих сердцу медово-карих глазах неясную горечь. Пронзающую, как тысячи раскаленных игл. Ранящую, как миллионы зазубренных осколков. В этих лучистых глазах был весь мир. В их глубине мелькнула влага, повисла на темной реснице, подрагивая. Молодой человек аккуратным движением сильной руки поднял Флоренс с пола и усадил рядом с собой, приобняв за плечи и уткнувшись носом ей куда-то в макушку. По венам мягко разлился ее аромат, а на душе стало невыносимо больно и паршиво. Ясный апрель с его прозрачным голубым небом, полупрозрачной свежей зеленоватой дымкой на деревьях и запахом надежд, свободы и чего-то светлого внушал лишь тревогу. Оба студента прекрасно знали, что скоро начнутся главные ужасы их жизни. Их юность закончилась слишком рано. Обрывается на таких солнечных нотах, вселяющих почти животный страх. Ничто не будет как прежде. И не было, с тех пор, как Поттер вернулся с телом Диггори и твердил, как безумный: «Он вернулся». И все пытались скрыться от ужасающей правды за насмешками и обвинениями во лжи. Малодушные придурки. В распахнутое окно влетели две голубянки, трепещущие лазурными крылышками и примостившиеся на шелковых лепестках кипенно-белого махрового шиповника в граненом стеклянном стакане. Драко нашел душистый куст за теплицами мадам Стебль и принес веточки, исколов до крови руки, для Уайлд. Плевать, что рукава рубашки стали ободранными, брюки запылились, а на носу появилась совершенно не аристократическая поперечная царапина. Ее теплые нежные руки, ласково сжимающие его прохладные шершавые пальцы, и сияние в ее глазах восполняли все с излишком. И с таким излишком, что хватило бы до конца жизни. А сейчас она жалась к нему, тяжело и часто дыша, и пытаясь скрыть душевную тягостную боль. Знает, что ему и так сейчас нелегко. Драко крепче обнял Флоренс, чувствуя, как в уголках глаз защипало. Вот они и прощаются со старой жизнью. Отпускают детство. Кричат, будучи немыми. Раскалывают свои истерзанные души. *** Гермиона бежала. Пыталась сбежать от всего мира, от того, что сейчас увидела, от самой себя. Путалась в полах черной плотной мантии, промакивая широкими рукавами кофейно-карие глаза, наполненные болью. В голове вспышками невидимых софитов освещается увиденная пять минут назад сцена. Рон и какая-то пуффендуйка в укромном уголке… Гермиона почувствовала, как по щекам и крыльям носа потекли непрошеные горячие соленые капли. Девушка рухнула на каменные ступени Восточной башни и, спрятав искривленное лицо в дрожащих руках, разрыдалась. Луна осеребрила печальным холодным светом скрюченную фигурку юной гриффиндорки, не то сочувствуя, не то издеваясь. Ночь была не очень ясная — на жемчужно-белый диск ночного солнца то и дело наплывали полупрозрачные сероватые дымки облаков. Звезды словно стали меньше и тусклее, а гладь Черного озера покрылась мелкой рябью от прохлады порывов ночного ветра. Гермионе было невыносимо больно. Нет, Рон не изменил ей. Он даже не в курсе о ее чувствах. Но это выглядело так мерзко и тошнотворно, что девушке захотелось влепить Рональду звонкую пощечину и эффектно взмахнуть мантией. И только после этого хорошенько проплакаться. Но противный внутренний голос упрямо твердил, что Уизли не видит в ней кого-то, кроме своей лучшей подруги. Удобной и всегда готовой вытащить из любой передряги. И от этого Гермиона взвыла в голос.
