И ей хотелось бы, чтобы её руки были побольше, как у него, но она довольствуется тем, что есть.

Держа одну ладонь на груди, она проводит другой по своей промежности, собирая влагу кончиками пальцев и проводя ими чуть выше. Она ласкает свой клитор, наслаждаясь волнами удовольствия, которые испытывает, когда трение задевает нервные окончания.

Усиливая давление, она поднимается всё выше, видя за веками образы мужских рук, мускулистой спины и белоснежных крыльев. С каждым движением, изгибом и натяжением она чувствует, как приближается к краю, как всё в её теле сжимается всё сильнее и сильнее.

Гермиона слышит своё учащённое дыхание, свои приглушённые стоны. Она слышит, как умоляет себя, но она здесь одна, поэтому больше просить некого.

И, как назло, ей кажется, что она слышит в своём сознании голос Малфоя, который спрашивает, всё ли с ней в порядке, так же, как в офисе.

Она всхлипывает от разочарования, поскольку теперь видит его лицо в своём сознании. И она не собирается кончать, будучи прикованной взглядом к Драко Малфою. Нет, она предпочла бы сосредоточиться на этом фантастическом архангеле, этом недостижимом мужчине.

Но Малфой не уходит.

Его платиновые волосы.

Его серебристые глаза.

Она задыхается, её тело не понимает, что происходит. Она не хочет Малфоя.

Не хочет.

Нисколько, даже подсознательно.

Но он совершенно великолепен, и она не может остановить свой разум от желания выбрать его — его лицо — в качестве своего воображаемого любовника.

Дело не в нём конкретно.

Это не так.

Просто его лицо. Его глупое, великолепное лицо.

Её мозг представляет его торс, крылья на его спине, и она чувствует, как всё внутри неё сжимается, выжимая возбуждение из глубин её сущности.

— О, чёрт! — вскрикивает она, и её рука оставляет клитор и шлёпает по подушке, ища перо.

Пытаясь отгородиться от лица воображаемого любовника, она снова дразнит себя, легчайшими прикосновениями касаясь кожи, пока перо движется по её животу, вокруг сосков, вызывая прилив магии.

По крайней мере, так кажется в данный момент.

«Вот так, Грейнджер, — произносит её фантазия, используя её фамилию как ласковое обращение. — Стань для меня влажной и приятной».

— Да! Я уже!

Она говорит отчётливо, но не уверена, происходит ли это в её голове, или она в таком бреду, что действительно произнесла это вслух.

Она распахивает веки, и её зрачки расширяются и сужаются, приспосабливаясь к свету в спальне.

Цвета вспыхивают маленькими кругами, но её разум выделяет только один, концентрируясь на нём.

Серебристо-серый. Серебристо-серый, переходящий в нечто более тёмное, более интригующее её.

«Брось перо. Пора кончать».

Она не может не следовать командам вкрадчивого голоса в своём сознании. Но она опускает перо на живот, кончиком касаясь изгиба груди.

«Введи пальцы глубоко в себя, Грейнджер. Разведи ноги шире. Покажи мне».

И снова она повинуется голосу, чересчур сильно засасывая пальцы в рот, прежде чем просунуть их между бёдер. Когда они скользят внутрь, она вскрикивает, несмотря на то, что её тело уже готово. Растяжение минимальное — почти недостаточное, но она делает всё возможное, качая бёдрами навстречу собственной руке.

Её пальцы недостаточно длинные или толстые, но она знает, как ими двигать, как ей нравится, когда к ней прикасаются. Несколько движений большим пальцем по клитору и сжатие груди — и она дрожит, дрожит так, будто вот-вот перейдёт грань.

И тут она слышит его снова.

«Не так быстро. Помедленнее — ты же хочешь, чтобы это длилось дольше?»

— Нет, — кричит она, её пальцы двигаются ещё быстрее. — Я должна кончить сейчас!

Но как бы грубо она себя ни ласкала, ей никак не удаётся достигнуть кульминации.

Она старается всё больше и больше, дёргаясь и перекатываясь со спины на бок в попытке найти лучший угол, способ попасть в точку глубоко внутри себя. Выкручивая сосок почти до боли, она стонет от разочарования.

«Будь нежнее с собой. Мне нравится видеть тебя такой, поклоняться твоему телу. Не торопись».

Замедлив движения, она находит удобный ритм, двигая бёдрами в естественном ритме навстречу собственной руке. Её большой палец слегка касается клитора дразнящим прикосновением, и она начинает кружить вокруг него, распространяя свою влагу по складочкам.

Стоны и всхлипы наполняют комнату, и она мечтает, чтобы кто-нибудь — кто угодно — был рядом, чтобы услышать её, помочь ей. Чтобы облегчить боль, которая продолжает нарастать внутри, независимо от того, сколько раз она кончила.

Её влагалище издаёт влажный, почти хлюпающий звук, и она чувствует, как пульсируют внутренние мышцы, пытаясь втянуть пальцы глубже. Она продолжает двигаться в ту же сторону, преследуя своё освобождение.

Когда её мышцы напрягаются, позвоночник выгибается дугой, поднимая её грудь в воздух, и она подавляет всхлип, слушая слова похвалы.

«Грейнджер, ты чертовски совершенна, когда кончаешь для меня. Прекрасна. Мне не терпится войти в тебя».

Его глаза прожигают дыру в её сознании, заставляя кровь бежать по венам с пугающей скоростью, а его тягучий голос звучит как музыка, почти убеждая её в том, что он замер у её входа, готовый войти в неё.

«Вытри пальцы, шалунья. Попробуй себя на вкус ради меня. Я хочу знать, нравится ли тебе твой собственный вкус».

Отдышавшись, она снова подносит пальцы ко рту, облизывая их. Это не то, что она привыкла делать, но голос в её голове — голос Малфоя — избавил её от всех запретов.

Ей становится немного страшно от осознания того, что она настолько отчаялась, что слушает галлюцинации в своей голове, но она отмахивается от этих мыслей.

Услышав его голос, ей стало намного легче.

Пока она не подумала о грядущих днях в Министерстве.

Если сегодня всё прошло плохо, то как она встретит Малфоя в понедельник? После того, как мастурбировала на него, представляя его с ангельскими крыльями?

Она разочарованно вздыхает.

***

Когда Гермиона входит в офис в понедельник, он уже на месте, и она чувствует, как жар приливает к её щекам, будучи физическим воплощением её смущения. Он поднимает голову, его глаза пробегают по её лицу, и она едва не сгорает под тяжестью его пристального взгляда.

За прошедшие выходные она представляла себе эти глаза гораздо чаще, чем могла бы признаться кому-либо, в том числе и себе.

— Доброе утро, — говорит она, произнося отточенное приветствие и стараясь не замечать его тонко сшитую светло-голубую рубашку и тёмно-синий галстук.

Где его обычные мантии? Они были одной из линий обороны. На самом деле, она слышит, как её собственные нелестные мысли о волшебных мантиях прокручиваются по кругу в голове.

Зачем кому-то надевать что-то настолько старомодное? Невозможно даже как следует разглядеть фигуру человека. Как можно понять, в хорошей ли форме парень или нет?

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, прерывая её мысли так же, как всегда.

Отведя глаза, она начинает разбирать свою сумку, используя её как отвлекающий манёвр.

— Я в порядке, спасибо, — отвечает она. — Как прошли выходные?

Если она не ошибается, на кончиках его ушей проявляется едва заметный розовый оттенок.

— Всё прошло хорошо, — отвечает он, глядя на свои руки. — Я… много летал.

Полёты.

Крылья.

Перья.

— Ох, — вздыхает она хрипло. Гораздо более хрипло, нежели ей хотелось бы. Она знает, что должна сказать больше, он смотрит на неё и ждёт, но это явно нагрузка на её ограниченные душевные силы. — Я уверена, это было… приятно.

Нет, никаких крыльев или перьев. Он волшебник. Он летал на метле, точно так же, как Гарри и Рон каждые выходные.

— Да, было здорово, — говорит Малфой. — Хотя я могу придумать множество других занятий, которые были бы более продуктивными.

Гермиона нервно смеётся.

— За все выходные я не сделала ничего продуктивного.

Глаза Малфоя возвращаются к пергаменту, лежащему перед ним на столе.