Линда тоже была красивой. Но Мадаленна нисколько не была на нее похожа. Ему казалось, что он теряет нечто важное, без чего раньше не мог жить, и как бы старательно он за это не держался, понимал, что время прошло. Он помог мисс Стоунбрук, потому что никогда он не видел ее такой счастливой, как в тот момент, когда она увидела своего отца. Никогда ее глаза не сияли таким счастьем, никогда она не была прекрасна настолько же, когда держалась за руку того человека, который был для нее дороже всех. Она была похожа на Варвару с картины Рафаэля — столько достоинства, столько радости, столько красоты. И когда неожиданная горячая волна начала подниматься внутри у него, Эйдин отпустил ее, потому что знал, как долго она ждала этого дня. Ей ничего не нужно было говорить, когда-то, он и сам не понял когда, он стал понимать ее без слов.

Профессор пнул лежащий камень и посмотрел на небо. Это было ужасно, но первый раз за долгое время он почувствовал что-то сродни счастью, когда она начала спорить с ним о нем же. Эгоистично, отвратительно, но он не мог остановиться, каждое ее слово неожиданно приятно отзывалось внутри. Давно за него никто так не бился, даже сам он перестал стараться. Эйдин вставил ключи в скважину и включил свет в коридоре — у Бассета был выходной.

Как жаль, что он ее не встретил тогда, когда только начинал. Когда он работал за идею, а все крутили пальцем у виска и говорили, что он романтичный дурак. Как жаль, повторил про себя он, не думая о вопросе нравственности, как жаль, что он не встретил тогда ее — прекрасную в своей суровости, решительную, готовую биться за свои принципы сколько угодно. Как жаль, что он встретил ее тогда, когда ему было нечего предложить, кроме багажа ошибок и прожитых лет. Как жаль, что он не встретил тогда друга. Да, он сжал руки в кулаки, друга.

Он быстро поднялся по лестнице, не заходя в кабинет — там все еще было сияние рыжих волос, — и сразу прошел в спальню, не зажигая свет. Линда наверняка была на каком-то приеме, а ему нужно было сделать что угодно, только не видеть перед собой эту улыбку, от которой все отлаженное рушилось и в тот же момент собиралось по-новому, так, как не подходило никому, кроме него. Гилберт быстро снял пальто и только тогда заметил, что в кресле кто-то сидел. Линда. Значит, вернулась пораньше.

— Ты не на приеме? — он зажег торшер, и свет упал на ее черные кудри.

— Эйдин, я была неправа. — послышался тихий голос. — Я думала, что Джейн нужно больше свободы, но…

— Дай угадаю, — он усмехнулся. — Она отбилась и от твоих рук тоже?

Линда обняла его со спины и уткнулась носом в рубашку. Галстук как обычно не слушался его, и она, смеясь, завязала тот еще туже.

— Очень остроумно. — рассмеялся он. — Может все-таки развяжешь?

— Так и быть. Но при одном условии.

— Каком?

— Ты бросишь свой университет на несколько дней, и мы уедем в горы. — она заглянула ему в глаза. — Только ты и я.

— Где будет Джейн? Разве ты не хочешь взять ее с собой? — он отошел к шкафу и снял пиджак.

— Она спокойно побудет у моей сестры Сары, ты ее помнишь. А потом все, посажу ее на семь замков, клянусь.

Комната озарилась сиянием от чужой улыбки, и он, зажмурившись, притянул Линду к себе. Давно он не чувствовал себя так отвратительно и хорошо одновременно. Это была настоящая пытка. Он хотел что-то сказать в ответ, но почувствовал ее губы на своих и с каким-то обречением прижал жену к себе. Страшный процесс начался, но кто сказал, что он желал этого? Они поедут в эти горы, и пусть все горит синим огнем. Второй раз в жизни Эйдин Гилберт поступал так, как это диктовали его чувства, и плевать он хотел на то, что сказали бы другие.

Комментарий к Глава 15

буду очень благодарна вашим комментариям и впечатлениям от главы). p.s. утешьте меня, скажите, пожалуйста, что я не одна постепенно влюбляюсь в мистера гилберта…

========== Глава 16 ==========

Мадаленна думала, что отец сразу повернет на бульвар Торрингтон, но машина сделала крюк и поехала прямо по дороге на выезд города. Она удивилась и даже открыла рот, чтобы спросить, куда они направились, но Эдвард только подмигнул и похлопал по плечу, и она с удовольствием откинулась на спинку сиденья. Давно ей не было так хорошо и спокойно. Отец был рядом, она могла дотронуться до его пиджака, могла прижаться щекой к колючей шерсти костюма, и он никуда бы не ушел, не растворился в далекой белесой пустоте. Он о чем-то болтал, смеялся, и постепенно Мадаленна сама начала хохотать так, что люди на перекрестке удивленно на нее посмотрели. Но ей было все равно. Рядом с отцом она чувствовала себя настоящей, будто бы какой-то недостающий пазл собрался сам по себе, и теперь картина ее жизни была идеальна.

— Так как твои дела, дорогая? — они выехали на лесную дорогу, и он переключил скорость. — Я не видел тебя два года, и ты так изменилась! Стала взрослее, по-моему, даже подросла.

— В моем возрасте уже не растут. — рассмеялась она и выглянула в открытое окно — ветер приятно обдувал разгоряченное лицо. — В моем возрасте уже стареют.

— Ну конечно! — улыбнулся отец. — Ведь нам уже целых двадцать лет! И как только ты, моя бедолага, бродишь еще без клюки?

— Да уж, как-то приходится.

— И все же, как твои дела? Как ты жила без меня, мой маленький пересмешник?

Нежное обращение из детства воскресило все воспоминания, и Мадаленна почувствовала, как в глазах защипало. Вот, она сидит на своем Дне Рождении в кругу самых близких друзей и родственников, задувает свечи на торте, а потом прячется в углу с подаренной книгой — большая «Мэри Поппинс»; она о ней так долго мечтала, так долго просила, и наконец заветная книга в ее руках. Или вот ей семь лет, и пока мама хозяйничала на кухне, отец читал ей журнал с цветными картинками, а потом откидывал его в сторону и вытаскивал большую книгу о пиратах и морских приключениях. Маленькая Мадаленна слушала его и старалась не думать, что это последний вечер в том году, и что когда отец приедет в другой раз, ей будет уже восемь лет, и она станет слишком взрослой для сказок про морских чудовищ. Но сейчас Мадаленне было двадцать лет, и любимый папа был рядом с ней, и не было нужды зазря проливать слезы. Она всегда была его пересмешником, маленькой серой птичкой, и она улыбнулась при мылси, что он так и не забыл ее прозвище.

— Все хорошо. Правда.

— Ну а поподробнее? — его брови поднялись вверх и изогнулись забавной дугой. — А то ты прямо как мама. Я тоже у нее спросил, как вы жили без меня, и она тоже ответила, что хорошо. Удивительное единение чувств!

— Так разве это плохо?

— Нет, и я очень рад, — рассудительно ответил Эдвард. — Но я ни за что не поверю, что без меня не случилось ничего такого… Такого… — он задумался и вывел рукой в воздухе какую-то фигуру. — О чем мне следовало бы знать.

Мадаленна о многом могла рассказать, о многом могла промолчать, и она выбрала второе. Больше всего ей хотелось склонить голову на плечо отцу и выплакаться, выговориться о том, как им сложно было жить с Бабушкой под одной крышей, ей бы хотелось сказать ему, как сильно его не хватало, и что каждый день она ждала хотя бы одного письма, одной телеграммы, что он все еще помнит о своей маленькой семье, что любит их и хочет вернуться. Но обрадовался бы Эдвард, услышав такое от родной дочери? Ее отец был сильным человеком, но кому было бы приятно, если вместо теплого возвращения домой, его встретил рассказ о том, как все плохо? Мадаленна знала, как ужасно чувство вины, как оно начинает медленно глодать изнутри, а потом все заканчивается обычной, холодной ненавистью. И она решила промолчать и улыбнуться. Она обязательно расскажет ему все, но потом, когда отец привыкнет к крикам Хильды, к нервозности, буквально гудящей в доме и к постоянным упрекам.

— Что, неужели ничего? — отец наверняка ей не поверил, но расспрашивать не стал и только немного нахмурился. — Действительно, сюрприз так сюрприз.

— Я могу тебе пересказать городскую хронику за два года. Хочешь узнать, сколько раз обокрали бедного молочника?